Велигина. Не обращая на нее внимания, Нина бросилась к мужу и обняла его, пряча лицо на его груди.
— Мне так страшно, так страшно! — задыхаясь, сказала она.
Орленов взглянул на Чередниченко, тело которой как бы утратило присущие ему твердые формы, вызывавшие представление о камне, увидел залитое водой платье и, удерживая одной рукой Нину возле себя, спросил:
— Что с ней?
— Приступ. Астма или грудная жаба, я не поняла, — сказала Нина и вдруг поймала себя на том, что говорит это со злорадным удовольствием, думая: «Вот тебе! Вот тебе! Ты всю жизнь скрывала свою болезнь, ты пришла сюда, чтобы устроить мне скандал, а попалась сама! Я выдала твой секрет и не огорчаюсь, наоборот, я рада. Теперь ты будешь знать, как обижать других…»
И еще одно доставило ей успокоение: муж не бросился к Марине, не вскрикнул, не проявил особенного беспокойства, которое могло бы означать бог знает что. Нет, он деловито усадил жену, обернулся к Велигиной и спросил:
— Чем ей можно помочь? Врач на острове есть?
— У нее это часто бывает, — спокойно, как говорят о привычном, ответила Велигина. — Обыкновенно припадок проходит через две-три минуты. — И, обращаясь к Нине так строго, будто подозревала ее в том, что она виновата в припадке, спросила:
— Давно он начался?
— Я не знаю. Я так испугалась, что не почувствовала времени.
— Припадки происходят от сильного волнения, возбуждения, которых она старалась всегда избегать. О чем вы говорили?
— Право, не помню, — солгала Нина. — Может быть, она волновалась перед тем, как пришла сюда? Я обратила внимание, что она выглядела плохо…
— Я поссорилась…— медленно заговорила Марина, не открывая глаз, и Нина с ужасом посмотрела на нее, — с Улыбышевым… — с усилием закончила Марина, и снова в ее легких что-то засвистело, мешая дышать.
— Нина, приготовь постель, — сказали Андрей. — Мы сейчас уложим ее.
Нина осталась стоять, с боязливым любопытством глядя на то, как Чередниченко огромным усилием воли возвращала себя в мир живых. Должно быть, слова Орленова показались ей такими же несуразными, как и Нине, потому что она приоткрыла глаза и тихо проговорила:
— Не надо… Я… сейчас… встану.
И столько силы было в ее словах, что Андрей молча опустился в кресло, неотрывно глядя на нее. Велигина осталась стоять у стены, задумчиво переводя взгляд с Чередниченко на Нину. Она шевелила губами, как будто решала задачу. Нина знала, какую задачу она решает. Ее не проведешь: она — не Андрей…
— Я позову Орича, — сказала наконец Вера. — Вдвоем вам будет легче довести ее до дома.
Она ушла и вернулась с Павлом. Орич грубовато похлопал Марину по руке.
— Ну как? Лучше? Вот уж не подумал бы, что такая девушка, как вы, может страдать от болезней! По-моему, они должны вас обегать за десять верст, боясь, как бы вы на них не наступили!
Нина увидела, как Марина открыла глаза и встретилась со взглядом Андрея. Ничего, кроме соболезнования, не было в глазах Андрея, и, тем не менее, Чередниченко уже не могла больше оторвать свой взгляд от него. И когда она при помощи мужчин поднялась, когда пошла, неуверенно ступая, все время лицо ее было обращено к Андрею, хотя Орич, казалось бы, поддерживал ее крепче.
Они скрылись в темноте, только по земле скользил луч карманного фонарика, зажженного Оричем. Оставшиеся на террасе женщины провожали их взглядом.
— Почему ты не пошла с ними? — нарушила молчание Вера.
— Боюсь, — искренне призналась Нина.
Вера проследила, как луч фонарика пропал за калиткой соседнего дома, и задумчиво сказала:
— Хотела бы я знать, что здесь произошло десять минут назад! Но ведь ни ты, ни она никогда не скажете…
— Ничего здесь не произошло! — сердито возразила Нина. — Почему ты думаешь, что я в чем-то виновата?
— Это ты думаешь, что виновата, — мягко сказала Вера. — Я не думаю. Мне просто хотелось бы знать, что здесь было?
— Она же сказала, что поссорилась с Улыбышевым… — слабо усмехнувшись, сказала Нина.
— Что-то слишком часто мы все стали ссориться! — с горечью воскликнула Велигина. — Это не доведет до добра. Худой мир лучше доброй ссоры…
Вскоре мужчины вернулись. Они молчали, как будто боялись заговорить о том, что произошло. Орленов сказал:
— Нина, посмотри в буфете, кажется, там осталась бутылка вина. Очень хочется выпить.
— Высокая идея! — обрадовался Орич. — Иногда ты бываешь вполне оригинален… — и обеими руками схватил бутылку, которую Нина поставила на стол. Но ни его шутовство, ни вино не приносили облегчения. В механизме, который объединял до сих пор этих людей, что-то сломалось.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
В лаборатории Орленова наконец поставили телефон. А через полчаса позвонила Велигина и спросила, не зайдет ли Андрей за нею в два часа, чтобы идти вместе на заседание Ученого совета.
— Когда, когда?
Услышав изумление в голосе Андрея, Вера проворчала:
— Кажется, я открыла тебе секрет полишинеля?
Орленов молча подул в трубку. Вот уж правильно говорят: если телефон поставлен, так он должен когда-нибудь зазвонить! И зазвонил!
— Что же ты молчишь! Или тебе прислали заранее извещение на веленевой бумаге с гербовой печатью? Мне, например, позвонили совсем недавно, так что к выступлению подготовиться я все равно не успею.
— Какой вопрос на повестке дня? —спросил Орленов.
— Сообщение Подшивалова о работах лаборатории частных проблем.
Положив трубку, он некоторое время еще постоял возле телефона, словно ждал, не зазвонит ли тот снова. Ведь должны же пригласить и его? Или Улыбышев окончательно вычеркнул Орленова из списка сотрудников? Пожалуй, что и так. Недаром время выбрано такое, когда неприглашённые и не догадаются заглянуть в зал заседаний. А потом можно легко оправдаться: «Я сказал, чтобы были приглашены все сотрудники. Эта секретарша вечно путает!», и Орленову придется сделать понимающее выражение лица, а Улыбышев любезно осклабится. Только и всего. И разговора о тракторе не будет даже в разном…
Орленов выключил ток и вышел из лаборатории. Все равно до начала заседания осталось не больше часа, а он обязан прийти туда. Да и много ли наработаешь в том настроении, какое овладело им после звонка Веры! Уж она-то, наверно, поняла, почему Орленова забыли пригласить на заседание Ученого совета!
Орленов пошел в партбюро, где, как и надеялся, увидел и Горностаева и Подшивалова. Иван Спиридонович имел торжественный, сугубо официальный вид. Даже лысина его блестела по-особенному, будто он специально ее начистил. Увидав Орленова, он насмешливо воскликнул:
— Приготовились к бою? Я слышал, вы уже подложили мину замедленного действия под наш филиал? Когда же она сработает?
Горностаев поморщился, но ничего не сказал. Зато Подшивалов, задав свои саркастические вопросы, так и расплылся в улыбке, судя по которой можно было предположить, что он знает кое-что и о контрминах,
