Улыбышев двигал дело с трактором, а сам Сергей Сергеевич. Получалось, что они поменялись местами, и Улыбышев как будто признал руководящую роль своего скромного помощника. Однако, как сказал бы директор, были среди лавров и тернии, приходилось постоянно думать о том, как сохранить хорошую мину при самой плохой игре.
Припомнив эти две поговорки в стиле Улыбышева, Сергей Сергеевич вздохнул. Улыбышева такие поговорки и цитаты опьяняли, они как бы заменяли ему действие, но Сергей Сергеевич был не так прост. Он-то знал, что одними словами ничего не сделаешь, к цели приводят только поступки.
Он и сам не подозревал, сколько надежд, а вместе с ними тревог и волнений принесет ему знакомство с Улыбышевым. Когда Сергей Сергеевич, ценой многих унижений, просьб и обещаний «не забыть», стал заместителем директора филиала по хозяйственной части, он посчитал это за счастье. Как ни говори, тут только и началась для него относительно обеспеченная жизнь, притом без вечной опасности «нарваться». Хорошее жалованье, отличная квартира, командировки, возможность почти бесконтрольно распоряжаться значительной продукцией острова — конечно, отчетность была, но Райчилин знал, как отчетность повернуть в нужную сторону. Доходы Сергея Сергеевича росли, причем ему не надо было совершать какие-нибудь подлоги или подделывать документы, как вынуждены были поступать некоторые из его знакомых снабженцев, если их аппетит превышал заработную плату. Достаточно было удружить тому-другому по осени, когда на острове начиналась реализация продуктов, и всякий дар возвращался удесятеренным. Честное слово, ученые были щенками в хозяйстве. И хорошо, что они даже для того, чтобы проделывать свои опыты, которых Сергей Сергеевич зачастую не понимал, были вынуждены пахать, сеять, выращивать сады. Тут уж хозяином становился Сергей Сергеевич.
Однако все же вначале была еще только тень счастья. Само счастье объявилось тогда, когда Борис Михайлович Улыбышев принялся за свой трактор.
До тех пор, пока Улыбышев копался со своими чертежами, он был королем. Но пришла пора воплощать чертежи в металл, в конструкции, потребовались материалы и рабочая сила. И тогда королем стал Райчилин.
Пожалуй, Улыбышеву и в голову не пришла бы мысль о таком шумном триумфе, какой подготовил для него Сергей Сергеевич. Что ни говори, ученые всегда были далеки от практики. Улыбышев рассчитывал самое большее на докторскую степень и премию для себя самого. Но Сергей Сергеевич сразу понял, где зарыта собака, и внушил ему, что надо действовать широко, шумно, привлечь внимание руководства области, приурочить опыты к будущему областному празднику и на этой волне взлететь к настоящей большой славе. В такой обстановке Райчилин становился просто необходимым своему шефу и сам взлетал на той же волне. А, зная характер Улыбышева, внушить ему, как надо действовать, было просто.
Сергей Сергеевич только намекнул. Ум Улыбышева был устроен так, что за намеком ему сразу виделась картина. И картина ослепила его, хотя другой не увидел бы на полотне ничего, кроме нескольких грубых мазков. Улыбышев загорелся, как фейерверк, и теперь оставалось лишь направлять искрящиеся ракеты в ту сторону, где они будут виднее.
Конечно, славой придется поделиться. Возницын уже предупрежден, что от него самого зависит, украсится ли его пиджак медалью. Скромное дело одиночки могут и не заметить. А там, где много шума и блеска, медаль будет обязательно. И вот игра была разыграна, в комбинацию вошли десятки карт, и только Сергей Сергеевич знал, кто держит их в руках и сдает игрокам. Даже Улыбышев не подозревал, насколько нужен ему Сергей Сергеевич, хотя, впрочем, теперь он, кажется, уже понимает свое место в борьбе честолюбий…
Все было прекрасно, пока в дело не вмешался этот Орленов. С Пустошкой справиться было легко — он боялся Возницына, боялся Улыбышева, боялся самого Сергея Сергеевича. В конце концов инженеришка махнул бы рукой и замолчал. Но Орленов подействовал на трусоватого инженера, как кислота. Кажется, есть какие-то катализаторы, которые содействуют реакции, если даже сами не принимают в ней участия. А Орленов и сам ринулся в борьбу.
Сергей Сергеевич успел, правда, подложить мину под этого неуживчивого человека, но что будет, если мина не сработает? Улыбышев сделал все, что мог, но жена Орленова устояла под его натиском, и Орленов, хотя и помятый, продолжает борьбу. Вот он уже сманил Маркова, он заинтересовал Горностаева, достаточно одного неловкого толчка, чтобы все враждебные силы пришли в движение, и тогда…
Райчилину было трудно думать о том, что произойдет тогда. В случае провала Улыбышев, просто в отместку за то, что временно подчинялся руководству Сергея Сергеевича, всю вину свалит именно на него. Больше того, у него мелькнет мысль, что первый вариант — более скромный — не вызвал бы такого отпора, а Сергей Сергеевич знает, как Улыбышев умеет рисовать картины по одним только пятнам, — и тогда его просто выгонят. Выгонят из чистой мести, из-за того, что Улыбышев не любит быть смешным, и все так добротно, казалось, построенное здание его успеха рухнет. И тогда снова начнется погоня за местом, медленное прозябание за гранью надежды, грошовое жалованье, мелкие грешки, за которые иногда приходится расплачиваться несоразмерно крупной монетой…
Подумав все же о том, что может произойти, Сергей Сергеевич вытер мгновенно вспотевший лоб и принялся снова так и этак поворачивать факты, ища слабое место у противника, куда можно было бы нанести решающий удар. Таких слабых мест у Орленова было два: его жена и он сам.
Что касается Нины Сергеевны, смутить ее нетрудно. Райчилин давно уже подозревал, что все женщины одинаково падки на лесть, похвалу и блеск. Правда, бывают кое-какие исключения, но они только подтверждают правило. Во всяком случае, большинство женщин предпочитают спокойную и уютную жизнь, боятся раздора — как же, всякое волнение отражается на их красоте, единственном, что они ценят. Не потому ли красивые женщины чаще всего не работают? Работа — это тоже цепь волнений, куда лучше сидеть за спиной мужа. Но и мужа надо уметь выбирать такого, за чьей спиной удобнее. Следовательно, женщина, пока она еще может нравиться и не окружена детьми, наличие которых сразу сбивает ей цену, думает только о лучшем выборе. Это Райчилин изучил на собственном опыте. Сколько у него самого было случаев, когда молодые и красивые женщины пытались укрыться за его спиной! Если бы не боязнь скандала, который всегда могла устроить его жена, у него тоже был бы не один случай переменить ее на красивую и молодую. И исходя из этой простенькой цинической философии, Райчилин и предположил, что жена Орленова ничем не отличается от тех красивых и легкомысленных женщин, которые, по его мнению, все, как кошки, должны привязываться не к человеку, а к дому. И чем красивее дом, тем лучше они себя чувствуют.
Такая «философия» отлично выручала Райчилина во многих случаях жизни. Она помогала ему идти напролом там, где можно было действовать через женщину. Если же он получал отпор, то утешался тем, что относил обидевшую его женщину к категории дур. Правда, в общем счете получалось, что неприступных женщин куда больше, чем поддающихся на его уловки, но он легко уходил от сомнений, просто отстраняя их. Что ж, дураков действительно больше, чем умных людей, а так как себя Райчилин почитал за очень умного человека, то ему было даже лестно, что он находится в явном меньшинстве.
Но Нину Сергеевну надо было все же во что бы то ни стало перетянуть на свою сторону. Тогда построенная с таким трудом и хитроумием интрига, несомненно, увенчается успехом и через Орленова можно будет просто перешагнуть. Он, несомненно, упадет от удара. Райчилин не переносил «идеалистов», которые за своими чувствами не видят реального мира и попадают в самые примитивные ловушки. Орленов, по его мнению, и принадлежал как раз к такому типу людей. Иначе он никогда не решился бы выступать против Улыбышева, разве только для того, чтобы набить себе цену, чтобы его поскорее пристегнули к триумфальной колеснице. Но после того как Орленов отказался даже от этого, Райчилин совсем перестал уважать его. Да и как можно уважать человека, который берется за явно неудачную затею, ведь Улыбышев все равно сильнее!
Уважать Орленова он перестал, а между тем боялся. И боялся именно потому, что такая вот чувствительность, правдоискательство, страстность толкают людей на самые неразумные поступки. Там, где тихий человек отступит, переметнется, отдохнет, славирует, подверженные приступам правдоискательства люди лезут напрямик, падают, умирают и все-таки не сдаются. Вот почему Орленова надо было как можно быстрее обезвредить.
Самое неприятное было в том, что всю грязную работу приходилось выполнять ему. Этот чистоплюй Улыбышев, с его красивыми словами и жестами, терялся при первом столкновении с грубой действительностью. Тут ему переставали помогать даже его излюбленные цитаты. И Райчилин, еще раз
