Далматов подождал, пока закрылась дверь, взял трубку и позвонил в больницу. Дежурный врач на вопрос о здоровье Орленова ответил:

— Очень плохо. Едва ли выживет…

Грустное сожаление тронуло лицо секретаря. Подумалось, что, будь Орленов здоров, спор, пусть и мелкий, не остался бы нерешенным. И вдруг захотелось вернуть всех обратно, стукнуть кулаком по столу, выяснить, но на память пришло виновато-испуганное лицо Пустошки, важно-поучающее Подшивалова, подобострастное Райчилина, угрюмое Горностаева. Эти товарищи не хотели спорить. Да и был ли спор?

Он с усилием отодвинул от себя «дело Орленова», записал в дневнике: «Поехать на испытания электротрактора», вздохнул и вызвал помощника. Были еще сотни других дел, которые требовали его немедленного вмешательства. Но «дело Орленова» осталось в памяти, как остается ссадина, нет-нет и напоминая о себе.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

1

Марину по-прежнему не пускали в больницу, но она упрямо приходила туда каждый вечер. Орленов не умирал, но и не жил. И, работая в лаборатории, она часто думала о том, что ведь так легко ошибиться и взяться рукой за находящуюся под током деталь…

Прибор, над которым Марина и Андрей так много поработали, был сдан в производство. Но в лаборатории осталось еще много такого, что напоминало об Андрее, о его мыслях, о его надеждах. Марина могла пока продолжать работу над отдельными узлами прибора, как бы заменяя отсутствующего. Но что будет потом, позже, когда он совсем исчезнет из жизни, когда и последние, оставленные ей в наследство мысли будут воплощены в металл и пластмассу приборов? Как бы ни было трудно, она справится с ними, хоть бы ей пришлось работать вот так всю ее жизнь! Орленов никогда не брался за невозможное. Все, что он продумал, было выполнимо. И, выполняя его замыслы, ничего не имея, кроме его работы, она жгла свою свечу жизни с двух концов, с каждым днем приближаясь к окончанию оставленных им дел…

Она не встречалась с Ниной. Марина не хотела такой встречи, да и Улыбышев постарался куда-то спрятать бывшую жену Орленова. Нина не появлялась больше ни в лаборатории, ни в вычислительной. Висел приказ об увольнении ее в отпуск, и только. Никто не знал, где она живет, о чем она думает. Улыбышев ежедневно уезжал куда-то, но так как он сам водил машину, то не у кого было даже спросить, как далеки его дороги. Слухи об убийстве Орленова замолкли. Перестали говорить и о самоубийстве. Теперь почти все думали, что произошла одна из тех ошибок, нелепых ошибок от неосторожности, против которых бывают тщетны все средства техники безопасности. На очередном партийном собрании Горностаев похвалил прибор Орленова, высказал надежду, что Орленов выздоровеет и когда-нибудь еще вернется в их коллектив, и поручил Оричу и Велигиной, как самым близким его друзьям, заботу о нем, пока он находится в больнице. В связи с этим о Марине никто не вспомнил. Но ей и не нужно было напоминаний, она продолжала ежедневно ездить в город и ежедневно получала отказ в пропуске к умирающему.

Однажды она встретила в приемной Пустошку. Инженер тоскливо сидел на белой скамье, услышав такой же ответ, какой ежедневно слышала Марина. Как видно, он не верил тому, что услышал. Федор Силыч сидел склонившись, словно надеялся рассмотреть на кафельном полу свое отражение, как рассматривают его на поверхности тихой воды. Он не заметил Марину, пока она не села рядом. Равнодушно отодвигаясь, чтобы дать ей место на скамейке, он на мгновение поднял глаза и вдруг вскочил на ноги:

— Марина Николаевна! Что там у вас произошло?

Ее не обидело, что он даже не поздоровался с нею.

Она сразу почувствовала нестерпимое волнение, которое сжигало его, и коротко рассказала о происшедшем в то страшное утро.

— Что же, несчастный случай? — спросил инженер.

Ей очень хотелось высказать ему свои подозрения, но она помнила слова следователя и только кивнула головой:

— Да! Может быть!

Он опять недоуменно уставился в пол, будто ему не нравилось то, что он там увидел.

Она вспомнила, что Пустошка приходил к Орленову, что у них было общее мнение о работе Улыбышева, и спросила:

— А как вы?

Он недоуменно взглянул на нее,

— Ну, как с тракторами?

— Ах, вот вы о чем… — он пожевал губами, соображая, стоит ли говорить, потом сказал: — Тракторы выпущены. Проходят производственные испытания в колхозах.

— Как же так, — вдруг обиделась Марина, — ведь Андрей Игнатьевич…

— Что Андрей Игнатьевич? Он заболел, и все…

— Но вы… вы… Ведь вас вызывали в обком!

— Я, Марина Николаевна, тихий человек… — Пустошка сказал это с усилием, и она поняла, что ему трудно признаваться в своей слабости. — Один я, понимаете, в поле не воин…

— Вы могли позвать меня. Объяснить. Я работала вместе с Андреем Игнатьевичем.

— Я пробовал позвонить вам…

Она вспомнила, что все эти дни не подходила к телефону. Ей не хотелось ни с кем разговаривать. Особенно с начальством. Если она начальству понадобится, ее разыщут и без телефона. Но сказать об этом было так же стыдно, как и Пустошке признаться в своей слабости. Она промолчала.

— Что же будет теперь?

— Не знаю. Из района сообщают, что машины работают хорошо. Может быть, мы ошибались. Подождем, пока Андрей Игнатьевич выздоровеет.

— А если он не выздоровеет?

Пустошка испугался, лицо его побледнело.

— Не говорите так.

Он торопливо распрощался и вышел. Она посидела еще несколько минут, пока няня, пропахшая карболкой сухонькая старая женщина, не заворчала на нее:

— Ходят и ходят! Покоя от них нет! Бессознательный он, а вы и вовсе без сознания! То одна, то другая! Вот пойдет на поправку, тогда приходите хоть с цветами, хоть с конфетами! А что так-то тут сидеть? Это вам не парк отдыха.

До Марины сначала не дошло, что няня говорит не только о ней. Потом она выпрямилась, взглянула на нее и спросила:

— А кто еще ходит?

— Откуда я знаю? Каждая женой называется. Совсем нет у людей приличия. Хоть бы перед смертью- то постеснялись. Человек не живет, не умирает, чего же его делить?

На глазах у Марины выступили! слезы стыда и негодования. Она делила с кем-то Андрея? Нет! Она ни с кем его не делит! Она ни на что не претендует! Она приходит к другу!

На няню ее слезы не произвели впечатления. У нее был устоявшийся взгляд на эти визиты. Протирая кафельный пол большой мокрой шваброй, она согнала Марину со скамейки, продолжая ворчать:

— Одна придет, от цветов не продохнешь, другая придет, все больные конфетами объедаются! А взять в толк, что больному только покой нужен, не могут…

Марина не приносила конфет. Значит, Нина тоже знала обо всем. Но зачем же она ходит?

А зачем ходит сама Марина? Зачем приходил Пустошка? Что произошло бы, если бы Андрей вдруг, чудом, выздоровел, пожелал бы увидеть Марину или Пустошку? Что они могли сказать ему? Что они беспокоились о состоянии его здоровья? Но разве боец, очнувшись после ранения, спрашивает о том, кто интересовался его здоровьем? Он прежде всего спросит, чем окончился бой, в котором его ранили…

Это была такая страшная мысль, что Марине почудилось, будто она видит спрашивающие глаза

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату