Андрея. А что могут ответить она и Пустошка? Что Улыбышев победил?
«Значит, — спросит Андрей, — если бы я умер, то никому не было бы дела до той борьбы, которую я вел?» А если он действительно умрет? Тогда окажется, что люди, которые довели его до смерти, останутся безнаказанными? Они будут наслаждаться своим успехом, будут, может быть, с усмешкой вспоминать о человеке, который пытался поймать их за руку, когда они шли своими кривыми путями к успеху, и радоваться тому, что этот человек вовремя умер. Вот что произойдет, если и Марина отступится от Андрея, как отступился Пустошка…
Это были страшные мысли. Они навевали тоску, от них становилось холодно на душе. А что могла сделать Марина?
И она сказала себе — все!
В этот день она не стала ждать конца приема. Из больницы она поехала на квартиру Андрея.
Пустая половина дома пугала пыльной мутноватостью закрытых окон и мертвой тишиной. Марина знала, что ключ от квартиры Орленовых хранится у Веры. Вера удивленно пожала плечами на вопрос о ключе. Марина торопливо объяснила, что ей нужно просмотреть записи Андрея по его приборам. Вера прошла вместе с ней в пустые и уже пропахшие затхлым, нежилым запахом комнаты.
Со стороны это могло бы выглядеть кражей, но Марина знала, что пришла за завещанным ей наследством. В первом же ящике стола она увидела папку с надписью: «Трактор Улыбышева».
Не стесняясь, Марина наскоро перелистала бумаги. В папке были отдельные страницы замечаний, чертежи Пустошки, копия докладной записки в обком. И она вдруг с уверенностью подумала, что если бы Улыбышев знал об этих бумагах, он попытался бы украсть их….
Эта странная мысль все поставила на свои места. Да, Улыбышев был вором. Ведь он уже украл жену Орленова и даже его жизнь, что ему стоило совершить и квартирную кражу со взломом? Ошибка Улыбышева заключалась только в том, что он считал Орленова единственным человеком, способным бороться с ним. Но это неверно! Не может у нас в науке быть такого положения, чтобы вор мог свободно наслаждаться украденным покоем! Что из того, что Орленов выбит из боя, есть еще тысячи других людей, которые станут продолжать борьбу. Что из того, что Пустошка временно отошел? Но где-то там, в районе испытаний, Марков. А здесь Марина. И в тот день, когда Орленов спросит: «Что вы сделали, чтобы помочь мне в моей борьбе?», они ответят: «Мы сделали то-то и то-то…» И он поблагодарит их как товарищей по оружию.
Она не сказала Велигиной ни слова о своих горьких и в то же время гордых мыслях. Вера уже давно устранилась из борьбы, она объявила себя нейтральной. Но нейтральной была и Марина, пока не поняла, что нейтралитет тоже может быть одним из видов предательства. Зато уж теперь она никогда не будет нейтральной в любой борьбе против ловкачества, хитрости, подлости и подлога.
Весь вечер она изучала бумаги Орленова. О, у Андрея был ясный и прямой ум. Его возражения, чертеж и даже краткие заметки мог бы понять каждый, а ей так хотелось понять! Для сравнения она разложила на столе чертежи трактора и копию пояснительной записки, которые когда-то Улыбышев, в дни своего ухаживания за Мариной, дал ей для того — как она поняла, — чтобы еще больше уверить ее в своем таланте. Тогда она верила и без чертежей. Зато сейчас они пригодились для того, чтобы окончательно развенчать его.
Нет, Орленов никогда не будет одинок в своем стремлении разоблачить надувательство. Науку можно двигать только чистыми руками, она не терпит фальши! И если Марина не сделает всего, что надо, найдутся другие люди, которые доделают за нее.
Утром она пошла в дирекцию.
Улыбышев вызвал на испытания Райчилина, Горностаева, Орича и еще несколько человек. Полевые испытания тракторов стали таким важным делом, что филиал почти опустел. Замещал директора Подшивалов.
Иван Спиридонович сам только что вернулся из южных районов области. Он хмуро выслушал просьбу Марины о поездке туда же, сказал:
— Это не цирк, всем смотреть не обязательно.
— Но там испытывается и наш прибор.
— Прибор не ваш, а Орленова. Вот если бы он наконец воскрес, ему я дал бы командировку, пусть бы он там додрался с директором.
В его брюзгливом голосе было какое-то новое непонятное Марине выражение.
— А если я хочу заменить Орленова?
— Силенки у вас, Марина Николаевна, не хватит! — ответил Подшивалов.
И опять Марина не поняла, сожалеет ли старик об этом или насмехается над нею.
— Впрочем, вы не жалейте, — вдруг сказал он, — там Марков и так во все глаза смотрит…
Она приводила довод за доводом, но Подшивалов был неумолим. Она готова была расплакаться, когда вышла от него, как вдруг снова вспомнила его слова о Маркове.
Как же она забыла! Ведь Григорий Алексеевич не сдался даже тогда, когда его загнали туда, как в ссылку. Значит, надо только указать Григорию Алексеевичу, какие вопросы больше всего занимали Орленова, когда он думал об испытании трактора, и он соберет материал для ответов на них.
Никогда еще Марина не писала таких длинных писем. Вопросы Орленова заняли несколько страниц.
После того как письмо было отправлено Маркову, она задумалась о Пустошке. Федор Силыч чувствовал себя плохо. Должно быть, он поставил все несчастья Орленова в связь с борьбой против изобретения Улыбышева и теперь казнил себя за то, что вовлек молодого ученого в опасную борьбу, в которой противники ничем не гнушались. Пустошку надо было ободрить, показать, что он не один, что борьба еще не кончена. На следующий же день Марина поехала на завод.
Нет, Пустошка тоже был не одинок, Это Марина поняла, как только вошла в цех.
Первый же рабочий, к которому она обратилась с вопросом, где найти Пустошку, узнав, что она приехала из филиала, сам закидал ее вопросами:
— Ну, как там наши тракторы работают? Испытывают их? А почему же с завода никого не взяли на испытания? Все работы засекречены! Что, эта машина — военная?
Она не нашлась что ответить. Рабочий, видно, понял ее неосведомленность и деловито посочувствовал ей:
— Ничего, последнее слово будет за нами! Мы уже обратились в ваш филиал, чтобы обязательно сделали у нас доклад. Федор Силыч правильно говорил, что трактор надо переделать. Мы еще тогда вон сколько разных предложений накидали. Пустил бы Улыбышев свою шапку по кругу, глядишь, машинка вышла что надо. И куда он торопился?
Ей очень хотелось оказать, куда именно торопился директор филиала, но рабочий уже довел ее до конторки, где среди мастеров стоял Пустошка, совсем непохожий на того, каким она видела его прежде.
— Что с Андреем Игнатьевичем? — испуганно воскликнул инженер и, узнав, что Орленов все еще лежит без сознания, а Марина пришла по другому вопросу, сказал: — Хоть бы испытатели скорее возвращались, чтобы можно было все концы вытащить…
Вот таким непримиримым он ей понравился больше. Когда она сказала ему об этом, Пустошка вдруг ударил кулаком по столу.
— А вы думаете, что Улыбышеву удастся на обмане выехать? Нет, Марина Николаевна, ложь не лошадь, ее в телегу не запряжешь. Может, кое-что Улыбышев и успеет схватить, но не все, на что надеялся. А за помощь спасибо! — и жадно ухватился за вопросник, который разработала Марина для проверки показателей трактора при полевых испытаниях.
Несколько дней Марина не ходила в больницу. Ей казалось, что продолжение борьбы важнее для Андрея, чем мрачное выжидание в приемной. Но теперь она была готова ответить на любой вопрос, если бы Андрей смог его задать, и потому снова явилась на свое добровольное дежурство в приемную больницы.
На той же скамейке, на которой она две недели тому назад видела Пустошку, теперь сидела Орленова, или как там ее зовут. Она была хорошо одета: костюм из розовой шерсти, вовсе не соответствовавший месту встречи, белая кофточка с тонким кружевным воротничком, чулки с черной каемочкой ажура на пятках, туфли из замши с букетами из лакированной кожи на носке — казалось, что она пришла не для того,
