– Пожалуй.
Миша аккуратно обошел ее и присел на другой конец не очень длинной скамейки.
Сперва они молчали. Михаил, к огромному своему удивлению, ничего не чувствовал, хотя ожидал, что его будет штормить и пучить, как иногда случалось в присутствии профессора Саакяна. Насколько он мог судить, Людмила Кремер оставляла в местах своего пребывания едва ли не радиоактивные пятна, так почему же он сейчас спокоен как никогда? Может быть, врут все насчет этой дамочки и никакое она не чудовище?
– Я не чудовище, – сказала она, не поворачиваясь к нему и все так же умиротворенно разглядывая жизнь серой кирпичной пятиэтажки. – Напрасно вы охотитесь за мной.
– В смысле?
– Вы потратили слишком много драгоценного времени. Впрочем, каюсь, и я тоже…
Она вздохнула. Михаилу надоели эти загадочные полунамеки.
– Послушайте, Людмила, на съемочной площадке этого шоу происходит черт знает что, народ подозревает вас, а вы изображаете Пифию из «Матрицы». Нас никто не слышит, вы можете говорить как обычный человек.
Сказав это, Миша тут же прикусил язык. Без всяких сомнений – его стало слегка подташнивать. Вот буквально только что ничего не было, он чувствовал себя словно шарик стерильной ваты, и вдруг…
– Ага, – угадал он, – я начинаю понимать, вы гневаетесь. Сейчас вы превратите меня в мерзкую жабу или старый башмак.
Она наконец повернулась к нему.
– Сынок, – сказала почти без всякого выражения, – я старше тебя лет эдак на дцать, поэтому мне позволительно изображать мудрую черепаху. Повторяю, мы тратим много времени впустую, Ирину Королеву убила не я.
– А кто?
– Конь в пальто. – Она улыбнулась. Сейчас Михаил был готов поклясться, что она безумно красива, эта загадочная женщина. Не знаю, на какие там дцать она старше, но больше сорока ей не дашь. Безумно вкусная дама…
– Королеву убил тот же человек, который охотился на вас в лесу.
– А это…
– Нет, это была не я.
Миша умолк, тоже уставился на окна. В этом депрессивном районе никто ни от кого не закрывался, народ жил «кишками наружу». Вот на кухне какая-то женщина кого-то пилит, размахивая руками, вот двумя этажами выше подпрыгивает парень – очевидно, занимается на тренажере, а вон там смотрят по телевизору сериал.
– Я знаю, что происходит, – молвила Людмила.
– Что же?
Она докурила сигарету, долго осматривала окрестности в поисках урны (какие урны в трущобах, ха-ха!), в итоге погасила ее каблуком и выбросила под скамейку.
– Мне очень стыдно, – сказала Людмила без тени раскаяния.
– Я понял, – буркнул Миша. Он уже начинал ерзать от нетерпения, не в пример своей собеседнице, излучавшей просто нечеловеческое спокойствие.
– На вашей съемочной площадке происходит попытка сокрытия чудовищного преступления. Я же собираюсь этому помешать.
– О как…
– Вот именно. А теперь отведите меня к вашему продюсеру, надо поговорить.
Миша вздохнул и развел руками. Похоже, проникнуть в эту прекрасную черепную коробку он не сможет – это было бы мероприятие, весьма опасное для здоровья, – поэтому остается выполнить просьбу. Мало ли что может натворить эта дамочка, если попытаться ей перечить?
OOO
27. Темное дело
Баранов закрыл тетрадь и в ожидании уставился на собравшихся. В кабинете у продюсера за столом, кроме него, сидели Михаил Поречников, Женя Ксенофонтов и Людмила Кремер. Сама Маришка, как обычно, занимала свое рабочее место и, по обыкновению, похлебывала коньяк. Все были напряжены и даже немного подавлены. Очевидно, сказывалось присутствие человека, которого все довольно долго подозревали в чем-то ужасном. Каждый время от времени бросал на нее короткий испытующий взгляд, но Кремер сидела у края стола такая же, как и всегда, – холодная и неприступная, ничем не выдавая своих истинных эмоций. Михаил пришел к выводу, что никаких эмоций она не испытывает вообще. Ну разве что во время секса… Что, впрочем, тоже сомнительно.
– …Вот такая фигня, друзья мои, на этом записи заканчиваются, – заключил Баранов, постукивая пальцами по обложке сорокавосьмилистовой школьной тетради. Обложка была самая обычная, без картинок и портретов звезд, розовая в полосочку. – Эту тетрадку Ирина Королева пометила пятью вопросительными знаками, сделанными красными чернилами.
– Что это значит? – спросила Садовская.
– На мой скромный ментовский взгляд, это может значить только одно: Ирина колебалась, вставлять ли это в программу. Наверно, какие-то сомнения преследовали ее вплоть до… В общем, до ее смерти.
Маришка начала крутиться на своем стуле, что являлось признаком крайнего продюсерского напряжения.
– Странно, обычно вопросов у нее не возникало, она выбирала дела очень шустро – либо «да», либо «нет», третьего никогда не возникало. Чтобы она пометила дело вопросительными знаками, да еще и пятью…
