— Как они могут жить в таком беге? — качает головой стажер.
— Ты повторяешься, коллега.
7
Действительно, такое он уже говорил. К концу первого дня своей стажировки. Логик запомнил его, пожалуй, на всю жизнь. Так дурно, как в тот день, ему никогда не было.
Поспевать за сопровождающими его в ознакомительной прогулке не было никакой мочи. Он тяжело опустился под какое-то дерево и, крепко прижавшись к нему спиной, закрыл глаза. «Сейчас все успокоится. Сейчас все встанет на свои места», — скрипя зубами твердил он себе.
Внушение не помогало. Ничего не успокаивалось и ничего на свои места не становилось. Все дело было в нем самом, а не в том, что его окружало. Все внутри него ходило ходуном. Каждая клетка, каждый нерв, каждый орган дико верещал, запредельно вибрировал и рвался из тела. Такое бывает с деталями ушедшей вразнос машины и у людей, обуянных ужасом клаустрофобии…
К горлу подкатывала мерзкая, выворачивающая наизнанку, тошнота. В глазах все прыгало и мельтешило. Ощущение такое, будто он оказался на ненавистной ему с детства карусели, а к глазам его приставили калейдоскоп, в котором, конечно же, складывались какие-то рисунки, но уловить их было невозможно. Они менялись с быстротой зарниц. Но это еще так сяк. Эту карусель какой-то умник устроил на палубе утлого суденышка. А суденышко то шальные волны бросали с одного своего гребня на другой и, поднимая его, на своих могучих холках, до небес, кидали оттуда в бездну. Все сливалось и кувыркалось. И рассветы, и полуденное солнце, и звездные ночи, и снег с дождями, и облака с тайфунами, и… шмыгающие человечки. Их не разглядеть. Приходится догадываться, что проносящиеся вертикальные штрихи с еле уловимыми контурами человеческих фигур и есть люди. Они всюду. За ними не уследить. Глаза не поспевают. Они мчатся кто куда. Без продыха. Бессмысленно. Кажется, что под их ногами не планета, а раскаленная сковорода. Не на ком остановить взгляда. Не за кем понаблюдать. Правда, один промелькнул. Он отличался от других, кишащих мурашами штрихов с контурами человечков некоторой степенностью и более или менее привычным для людей ВКМ темпераментом…
На мгновение, всего лишь на мгновение, Логику показалось, что сосредоточившись на нем, оргия разгулявшихся внутри него ведьм как будто замерла. «Вероятно, показалось», — давясь очередным приступом тошноты, подступившим к горлу, подумал стажер. И зашабашило с новой силой.
— Это с непривычки, — глядя на мучения новичка, успокаивал опять присоединившийся к ним старший патрульный Пепельный.
Он куда-то надолго отлучался и теперь, как послышалось стажеру, сердито приказал своему подчиненному Ершистому возвращаться на базу.
Им хоть бы что. Свежие как, огурчики. При фирменных галстуках.
«Еще бы во фрак вырядились бы», — тихо злился Логик, когда они втроем выходили из-под купола базы. Потом они с Ершистым остались вдвоем. Пепельный, сославшись на дела, исчез.
Превозмогая очередной приступ дурноты, Логик уже в который раз, сделав вид, будто что его заинтересовало, присел к валуну и стал рвать росшие под ним былинки.
— Что, плохо себя чувствуете? — с простодушным изумлением снова спросил его Ершистый и, фатовато подтягивая узелок галстука, сочувственно добавил:
— На первых порах бывает такое.
Подавив в себе тошноту, Логик заставил себя подняться и, буркнув: «Все в порядке», последовал за ним, как это упрямо и без соплей делал всю дорогу.
«Лучше с плохой гримасой изображать любопытство, чем показать этому щеголю в галстуке свою слабость», — думал он.
Так он водил новичка битых два часа, пока им навстречу не вышел Пепельный. Он был удивлен затянувшейся прогулкой и распорядился идти назад.
Логик, преодолевая один накат тошноты за другим, плелся за ними. А им хоть бы хны. Они с привычным спокойствием озирали окрестность, громко, не таясь переговаривались, шутили, чем-то восхищались, что-то обсуждали и осуждали. Но что самое невероятное, они… ели. Лакомились плодами какого-то кустарника. От одного вида того, как они отправляют в рот пригоршни ягод, Логик, затыкая рот пятерней, чтобы не вырвать, отворачивался. «Как они могут это?» — брезгливо передергивал он плечами.
Логик уже твердо был убежден, что земная среда не для него. Она его отторгает. Он здесь никогда не адаптируется. Налицо симптомы давным давно известной патологии, называемой врачами «хроно- аллергией». Локальна она потому, что какая-то одна из структур многослойного времени может не восприниматься той или иной особью. Такое, правда, устанавливается практически сразу. С рождения. Как группа крови. У Логика, как утверждали документы, такой проблемы не было.
«Тогда почему так невыносимо изнуряюще для меня земное время?» — думал он.
Очевидно, произошло самое невероятное. Допущена ошибка. Такое случается. На миллионы одна. И надо же, чтобы она пала на него, на Логика. По всей видимости анализатор новопришедших в ВКМ, споткнулся на нем, а контролер, доверившись машине, автоматически, в карточке «Здоровье», напротив графы «Реакции на ткань времени», записал: «Позитивен ко всем видам времени». Компьютер Верховного Координатора, а затем ревизионный — Всевышнего, подтвердили вывод анализатора. Сработала, как говорится, формальность. Установившееся мнение о безупречности работы врачей-исследователей, которые ни разу не давали повода усомниться в их диагнозах. Но один из миллионов случаев мог иметь место.
Логик был в панике. Придется доложить шефу Вселенной, которому он только сегодня утром представлялся и лез из кожи вон, чтобы произвести на него благоприятное впечатление. Логику, как казалось, это удалось. Часовщик слушал его с поощрительным выражением лица и с такой живой заинтересованностью, словно черпал из обрушенного на него стажером интеллектуального заряда нечто для себя неожиданное, новое и полезное к применению.
— Что же, — заключая беседу, сказал Часовщик, — молодые специалисты со столь обширными знаниями нам нужны. Неправда ли, коллега Пепельный? — глядя через плечо новичка, спросил он.
Оказывается, пока стажер выводил рулады песни Лазаря, его вдохновенное соло одновременно с шефом слушал один из сотрудников службы. Присутствовал ли он с самого начала беседы или шеф подключил его позже, Логик не знал. Он обернулся. В конце кабинета, в заросшей ежевикой горной расселине, с засученными по локоть рукавами взмокшей от пота рубашки, на которой опять-таки болтался фирменный галстук Службы, на камне сидел человек, к которому Часовщик только что обратился.
— Знакомьтесь! — пригласил шеф. — Главный патрульный Вселенной — Пепельный. Наш стажер — Логик.
Приподнявшись с камня, Пепельный в знак приветствия сжал в рукопожатии ладони. Логик, привстав, улыбнулся.
— Если не возражаете, коллега, — продолжал Часовщик, — мы зачислим его в ваше подразделение на должность младшего патрульного.
Пепельный развел руками, мол, какие могут быть возражения.
— Познакомьте его с правилами, распорядком, функциональными обязанностями и…
В этот самый момент откуда-то сверху, чуть ли не на голову Пепельному, спрыгнул взъерошенный и перепачканный глиной человек.
— Слушай, коллега, — озабоченно начал было он, а когда сообразил, что оказался в поле связи Главного патрульного с шефом Службы, осекся.
— Мое почтение, Мастер! — сразу подтянувшись и поправив сбитый под мышку галстук, поприветствовал он.
— Здравствуй, здравствуй, Ершистый, — улыбчиво отозвался Часовщик.
— Прошу прощения. Я случайно, — ретируясь, извинялся он.
— Не уходите. Я как раз представляю твоему боссу новичка. Будете работать вместе. Зовут его Логик.
