Попробуем вернуться к самому началу минувшего века. Представим: Джакомо Кваренги стоит на краю самой большой площади в мире, раскинувшейся от здания Сената до стен Зимнего дворца. Ему поручено построить манеж. За плечами у мастера уже два десятилетия, прожитых в Петербурге, заполненных борьбой за право быть первым в ряду строителей столицы. Ему приходилось уже составлять проекты для манежей — манежа Измайловского полка, экзерциргауза на Дворцовой площади, манежа в Мюнхене — с простой архитектурой и стандартной лепной декорацией, подобающими такого рода зданиям. Иначе было теперь, когда он наблюдал вознесшуюся неподалеку на коне медную фигуру Петра. И если Пушкин впоследствии выразил свои впечатления от монумента в известной поэме, то Кваренги сделал то же самое с помощью доступных ему средств архитектуры.
Вычерченные и прорисованные самим Кваренги изображения главного фасада манежа позволяют нам представить замысел автора.
Глубокий восьмиколонный портик с фронтоном напоминает вход в храм. Четырехъярусная скульптурная композиция придает портику особую торжественность и смысловую значимость. Внизу, по бокам портика, архитектор поставил мраморные скульптуры, изображающие Диоскуров, укрощающих коней: по древнегреческой мифологии, близнецы Кастор и Поллукс были первыми, кто приручил этих животных. Древние в изображении коня, подчиняющегося воле человека, видели символ обуздания диких животных страстей для высших достижений. Кваренги предлагали поставить здесь мраморных кентавров. Но он отказался: кентавры заключали в себе уже другую идею.
В глубине портика, над входом в манеж, Кваренги поместил широкую рельефную картину, показывающую состязания между укротителями коней: состязания напряженные, жесткие, в которых есть и поверженные на землю — под копыта несущихся коней.
Выше, во фронтоне портика, архитектор расположил другой барельеф. Сам Кваренги писал, что здесь он изобразил «награждение победителей на конном ристалище». Однако скульптурная картина предполагает и более обобщенное толкование сюжета. На ней мы не видим каких-либо атрибутов, указывающих на то, с чем связано это состязание. Здесь есть только судья, победитель и побежденные. Судья сидит в центре и готов возложить на триумфатора лавровый венок. Победитель стоит в общем ряду с другими, достойными награды. Он ничем не выделяется. Это может быть и художник, и воин, и общественный деятель — вообще человек, подчинивший, воспитавший в себе чувства, способности и в напряженной борьбе добившийся признания.
Итак, портик Конногвардейского манежа — это своеобразный памятник безымянному герою. Монумент, не оставлявший современников равнодушными.
К сожалению, в середине 1840-х от манежа были увезены укротители-Диоскуры (они вернулись только век спустя). Барельеф на фронтоне был срублен. Вместо него поместили двуглавого орла — знак официальной значимости здания. О первоначальном барельефе забыли и историки искусств — досадовали, «что на фронтоне во времена Кваренги не успели поместить проектированный им барельеф».
То, что барельеф на фронтоне манежа был не только задуман, но и исполнен при жизни автора, удалось документально установить в 1976 году. В архиве Военно-Морского Флота был найден чертеж, на котором вырисован существующий на фронтоне барельеф. Основываясь на этом чертеже, скульптор Г.В. Беляев в 1981 году вылепил барельеф в уменьшенном масштабе. Работа была одобрена ученым советом Инспекции охраны памятников, но для исполнения барельефа на предназначенном для него месте тогда не нашлось средств.
Так будет ли возвращен барельеф «Награждение победителя»? На этот вопрос должно ответить наше время. А пока что победитель на ристалище остается не награжденным.
Поединок рыцарей у Зеленого моста
Голландская община в Петербурге возникла вместе с основанием города. Руководил общиной церковный совет Голландской реформатской церкви. Сохранились протоколы заседаний этого совета. По ним можно изучать не только эволюцию голландского языка за минувшие столетия, но и непосредственно встретиться с живой историей нашего города…
Первоначально иностранцы протестантского вероисповедания, искавшие удачу на берегах широкой северной реки, объединялись вокруг небольшой деревянной кирхи, построенной во дворе дома адмирала Корнелия Ивановича Крюйса. Дом этот находился неподалеку от Зимнего дворца Петра I — по другую сторону Зимней канавки. В стенах этой церкви собирались по очереди лютеране и реформаты разного толка, не признававшие авторитета папы римского. Когда стало ясно, что Петербург — это надолго, каждая из протестантских общин пожелала иметь собственное церковное здание, чтобы не тесниться в уже обветшавшей кирхе.
В 1720 году старшины Голландской реформатской церкви просили городские власти выделить им участок «под строение кирхи». Однако показанное им место — «на Адмиралтейском острову в Большой Морской улице по берегу реки Мьи» (там, где находится Дом культуры работников связи) — и в 1728 году оставалось «пустым», как это констатировала полицейская канцелярия. Для этого были свои причины: при Петре II правительство переехало в Москву, и город опустел. По улицам покинутой столицы по ночам стали бегать волки. Не было уверенности в будущем — и у голландской общины не оказалось необходимых для постройки денег.
С воцарением Анны Иоанновны Петербург возродился. В 1733 году императрица разрешает голландцам «ради их церкви купить дом и двор господина генерала лейтенанта Лефорта». Находился этот полутораэтажный дом «за Зеленым мостом по левой руке, где перспектива начинается».
Первоначально построил для себя этот дом генерал-архитектор Леблон. Тот самый, что составил для Петра I «генеральный план столичного города Петербурга», в котором определено было центр столицы устроить на Васильевском острове. По иронии судьбы дом, в котором жил и скончался генерал-архитектор, оказался в начале того проспекта, который императрица Анна определила как главный для вновь назначенного центра города. В этом доме голландцы и устроили свою первую отдельную церковь. Вход в церковь был организован со стороны Мойки. К исходу XVIII века община приобрела и соседний дом, принадлежавший графине Строгановой, находившийся на углу Невского проспекта и Большой Конюшенной улицы. После чего на участке, принадлежавшем голландской церкви, оказались два угловых дома, между которыми простиралось «пустопорожнее» пространство. В свое время Наполеон просил руки 15-летней великой княжны Анны Павловны. Ему вежливо отказали. Наполеон посчитал себя оскорбленным, и это было одной из причин последовавшего в 1812 году похода на Москву. В 1816 году не доставшаяся «корсиканскому чудовищу» Анна Павловна вышла замуж за наследного принца Вильгельма Оранского. После чего значение голландской церкви в Петербурге возросло и доходы ее значительно повысились, увеличилось число состоятельных прихожан. Церковный совет решил воспользоваться благоприятными обстоятельствами и построить на своем обширном пустыре большую церковь: старый молитвенный зал стал тесен. В феврале
