Вивиана посмотрела на Белинду каким-то тупым, остекленевшим взглядом, но подчинилась; медленно, в клейком полусне, она встала и сделала несколько шагов. Она шла осторожно, как будто по утлому мостику над водопадом.
— Хорошо. Тётушка Лавиния — займитесь Мартином, — его ещё можно спасти, — распорядилась Белинда, не спуская глаз с Вивианы.
— А ты, Вивиана, подойди ко мне! Слышишь?
Подойди ко мне!
Вивиана подошла, бессмысленно глядя на Белинду исподлобья.
— А теперь, — ласково ей улыбнувшись, произнесла Белинда, — мы разберёмся с тобой.
И она, размахнувшись, дала Вивиане пощёчину. Та покачнулась — и упала, загребая в воздухе руками. Взгляд её стал безучастно-блаженным, изо рта потекла слюна.
— Ну что, инквизитор? — нежно пропела Белинда, — каково тебе в теле, лишённом магической силы? Дядюшка Магус, скорей, созывайте всех! Теперь изгнать его — пара пустяков!
18
Триумф
— Мы все ошибались! — объявила Белинда.
Она восседала в центре гостиной с поистине царственным видом. Это подчёркивало и платье из пурпурного бархата, и высокая причёска, на сооружение которой у Клотильды ушло два часа.
Все, кто собрался в гостиной, слушали Белинду с почти подобострастным вниманием — включая дядюшку Магуса (которому, как главе рода, это никак не пристало) и Ульрику. Только Энедина, ласкавшая очередную кошку, казалась, как всегда, абсолютно равнодушной и погружённой всецело в собственные мысли и кошачью шерсть.
— Мы все ошибались! — повторила решительно Белинда.
— Даже я, — добавила она, опустив ресницы (изящный мазок поистине сказочной скромности на золочёном полотне её триумфа).
— Мы все считали, что инквизитор вселился в одного из нас и будет пытаться убить остальных — одного за другим. Но на самом деле всё было наоборот! Ему было намного проще вселиться в одного, затем убить его, вселиться в следующего, снова убить его и так далее.
— Значит, Люций… — еле слышно выдохнула бледная, как утренний туман, Ульрика.
— Да! — кивнула Белинда. — Люций! Я самого начала его подозревала. Поэтому, когда я услышала, что он зовёт на помощь, я подумала, что это ловушка. Так оно и было. Но я, когда увидела Люция убитым, решила, что во всём ошибалась, и что Люций погиб по моей вине. И, — вы были правы, дядюшка Магус, — я утратила веру в себя. Но когда вы сказали, что главное — верить в себя, я подумала: а что, если я всё же была права? Что если инквизитор был в Люции? И тогда всё встало на свои места.
(Гудящая торжественная пауза. Так, все взгляды скрестились на ней, лаская немым восхищением — изумительно — да, благодарю вас… нет, аплодисментов пока не надо).
Итак.
— Я поняла, что это мог быть только Люций! Иначе как он оказался в той комнате, где был убит? Настоящий Люций просто не мог среди бела дня бродить по замку; он мог только спать в гробу до заката. И потом, серебряный кинжал! Только Люций мог его достать. Ведь он был единственный, кто покидал в эти дни наш замок и летал в иные миры!
Ульрика закрыла лицо руками. (Хорошо, бедняжка, тебе простительно — а вы, остальные, извольте смотреть на меня).
— Но если инквизитор был в Люции, а Люций убит, в кого же он мог снова вселиться? Только в Мартина! Он один подходил к умирающему Люцию! Перед смертью Люций повторял моё имя — почему? Да потому, что инквизитор мечтал вселиться в меня — ведь одна я была вне подозрений! Но я не подошла, подошёл Мартин, и ему пришлось вселиться в него — ведь без тела — или сосуда, созданного магией, ему не прожить, он бы умер вместе с Люцием.
Поэтому, когда возникло новое предупреждение, я, невидимая, стала следить за Мартином — вместе с Вивианой. И увидела, то, что ожидала увидеть, — как Мартин вынул кинжал, (который, простите, дядюшка Магус, вам стоило прятать получше), и сам вонзил его себе в грудь! Теперь я была абсолютно уверена!
(А вот теперь можно поаплодировать. Кстати, хоть кто-нибудь мог догадаться и нарвать цветов — букет из чёрных орхидей был бы весьма уместен).
— Ему нужно было, как и в прошлый раз очень точно рассчитать момент и позвать на помощь, когда Мартина уже нельзя будет спасти, а он успеет покинуть его тело. Но я следила за ним и созвала всех раньше. Если бы он вселился в кого-то другого, а Мартина спасли, всё бы раскрылось! Но Мартин умирал, и он не стал рисковать, — испугался за своё жалкое существование. И вселился в Вивиану. Именно этого я и хотела! — она бросила на девочку отчасти смущённый взор. (Нет, довольно, выше подбородок, победителей не судят. И, вообще, ты мне жизнью обязана, детка, так что не вздумай даже взглянуть с укором)! — Ведь у Вивианы нет магической силы! Остальное вы знаете.
Белинда умолкла, торжественно вскинув огненную голову. Молчали и все остальные. (А всё же цветы совсем бы не помешали)…
Наконец, нервно откашлявшись, заговорил дядюшка Магус.
— Я горжусь тобой, девочка, — произнёс он, безуспешно пытаясь соблюсти своё величие, но вместо этого голос его звучал по-стариковски растроганно. — Я всегда в тебя верил Белинда… верил в твой дар и в твой ум. Теперь я убедился, что не заблуждался. Если бы не ты, нашему роду мог придти конец.
— Ну что вы дядюшка!
(Разумеется, милый смешной старичок, и не «мог бы придти», а точно «пришёл бы» — разве хоть кто- то в этом сомневается?)
Энедина пристально взглянула на Белинду. При этом её ледяные тонкие руки продолжали купаться в дымчато-чёрной кошачьей шерсти.
— Я одного не понимаю, дитя моё, — произнесла она томно и безразлично, — Ты сказала, что с самого начала подозревала Люция. Почему?
— В самом деле, почему? — спохватился и дядюшка Магус.
— О, это как раз очень просто, — усмехнулась Белинда. — По одной-единственной фразе. В первую ночь после моего приезда мы встретились с Люцием в саду. И он что-то сказал насчёт того, какие мы все разные, и добавил: «но все мы одинаково служим тьме». И я поняла, что это фраза инквизитора! Он так ничего и не понял, жалкий глупец. Не понял, что мы ничему и никому не служим. Никогда! Что наша сущность заключается именно в том, что мы абсолютно и безгранично свободны.
19
Наследница
Белинда гуляла по саду. Грязно-плаксивые пасмурные дни наконец-то закончились, и солнце, в этот час уже клонившееся к зениту, сияло, как факел. Впрочем, тёмные глаза Белинды сияли ничуть не менее ярко.
От ощущения торжества ей хотелось взлететь, — остановило её, пожалуй, лишь то, что на ней было платье, в котором полёт смотрелся бы не слишком эстетично. Лучше дождаться ночи и совершить триумфальный полёт под луной без платья — да и вообще без всякой одежды, как и пристало истинной ведьме.
Ах, нет, сегодня никак не получится…
Рядом послышался вежливый кашель. Она обернулась.
