— Ты?!
— А почему бы нет? — Анна попыталась улыбнуться. — Ведь она… в некотором роде… моя дочь.
Искушение верховой прогулкой было слишком велико. Джиневра встала и отряхнулась.
— Ну ладно… Ты, правда, за ней присмотришь?.. Будь умницей, детка…
И она удалилась.
Несколько минут Анна стояла, сжав до хруста помертвевшие ладони и стараясь не смотреть в сторону ребёнка.
Наконец, до неё донёсся мягкий топот копыт. Всё дальше… и дальше… и — тишина.
Пора!
Сердце шершавым комом забилось где-то в горле, наполнив голову гулом и звоном. По всему телу растеклась тошнотворная щекочущая слабость. Казалось, Анна вот-вот потеряет сознание.
Её рука скользнула под корсаж.
«Что я делаю?» — мелькнуло в её голове. Что происходит? Зачем?
Но она ощущала, что сделает это. Какая-то сила, истерично возбуждавшая, вселилась в неё и бежала по жилам, сворачивая кровь и отравляя разум.
Она достала из-за корсажа серебряную вилку.
Затем в первый раз посмотрела в лицо ребёнка.
— Ну, что… кто ты там такая? Видишь, что у меня? — Её голос едва не сорвался на визг. — Смотри… видишь? Ты боишься, да? Не бойся… Я только хочу… проверить.
Девочка смотрела прямо на неё. В её глазах не было страха. Она лишь слегка напряглась — точно котёнок, впервые увидевший рычащую собаку.
Анна осторожно замахнулась. На этот раз оцепенения не возникло. Её рука была абсолютно свободна. Вилка не коснулась плеча ребёнка. Но девочка вздрогнула, словно её укололи.
— Значит, старуха была права… — прошептала Анна. — Это действует!
Ярость поднялась в ней потревоженной гадюкой. Ощущение силы, доселе незнакомое, вскружило голову. Всё тело задёргалось, как в лихорадке.
— Так получай!
Она замахнулась снова. Она хотела… хотела чтобы острые зубья вонзились в упругую мякоть детского тела. Хотела увидеть кровь… или что там у них, у этой поганой нечисти.
Вилка вырвалась из занесённой руки. Пролетела через всю комнату и, дребезжа, воткнулась в стену.
Анна оглянулась.
Это сон, это кошмарный сон.
Только бы не закричать — не надо кричать — я не буду кричать.
За спиной у неё стояла Белинда.
— Это могла бы быть твоя нога… или рука… или твоё сердце, — произнесла она своим обворожительным голосом. — Скажи спасибо, что это не в моих правилах. Я не мщу, — она окинула Анну презрительным взглядом, — тем, кто слабее меня.
— Но вы… вы же уехали… кататься… — Анне казалось, что пол уходит у неё из-под ног, и её затягивает в серую воронку. Я не хочу. Я не хочу. Господи, пусть её здесь не будет. Ни её, ни ребёнка.
— О, это несложно. Я вполне могу быть в двух местах одновременно, — Белинда улыбнулась, обнажая острые белые зубы.
— Ведьма! — прошептала Анна.
— Верно, — Белинда звонко рассмеялась. — Угадала, я — ведьма. Мы неплохо знаем друг друга, Анна. Ты знаешь, кто я. А я знаю тебя. Ты — ничто, Анна. Ничтожество. Тебя не существует. Твоя жизнь — пустота. Ты ни на что не способна, только ненавидеть. Но ты даже сказать вслух о своей ненависти не можешь. Ты задыхаешься от собственного яда.
— Но я смогла… смогла…
— Ударить вилкой беззащитного ребёнка, который ничего тебе не сделал? Фи, Анна! — Белинда брезгливо поморщилась. — Жалкий жест жалкого создания, не более того. А теперь убирайся отсюда. Вон!
15
Тени
На следующее утро Эдгар уехал на несколько дней. Белинда была только рада — его неловкое слепое обожание начинало её утомлять.
Вообще же Белинда томилась. Не скучала — для этого ситуация была слишком напряжённой; а именно томилась. Этот мир начинал её тяготить. Прежде, когда она жила, любила и горела в мире людей, он был как-то ярче, грубее, осязаемей.
Теперь… хотя, что же здесь странного? Для неё этот мир не был реален. Это было прошлое, отделённое от её времени толщей двух столетий. И люди, окружавшие Белинду, были лишь тени… тени тех, кто давно уже истлел, стал прахом, исчез без следа… Лишь она, Белинда, и розовый ребёнок в плетёной колыбельке принадлежали к бездне безвременья.
Впрочем… Другие тоже — в какой-то степени. Например, Джиневра — костёр её огненно-рыжих волос явновзвивался к зареву вечности. Эдгар… Эдгар просто хороший человек, и это Белинду совсем не привлекало. Ей никогда не нравились хорошие.
А вот Анна… Представив её лицо, Белинда скривилась, точно от горечи. М-да… Анна. Надо признать, увы, что серость и заурядность тоже вечны… в некотором роде.
От этих философских рассуждений Белинду оторвало явление Джиневры. Та появилась на пороге её комнаты, как обычно, не затруднив себя стуком.
Карающий ангел, грозно воздевший вместо меча серебряную вилку с погнутыми зубьями.
— Что это? — недоумённо спросила Белинда.
— Это, — зловещим голосом ответила Джиневра, — я хочу у вас спросить.
— Тогда, надеюсь, я смогу вам помочь, — ласково промолвила Белинда. — Это вилка.
— Я знаю, что это вилка, — ещё более мрачно отозвалась Джиневра. — Я хочу знать другое: как она оказалась в стене детской?
— Вот тут извините, — Белинда удручённо развела руками. — Не имею об этом ни малейшего понятия!
— А я полагаю, имеете!
— И почему же вы так решили?
— С тех пор, как вы здесь, в доме творятся странные вещи. — Джиневра выдержала многозначительную паузу.
— Очень жаль, если это вас огорчает, — Белинда вздохнула, затем зевнула. — Послушайте, вы меня утомили.
— Но вы же знаете! — вдруг закричала Джиневра с бессильной полудетской яростью. — Я же вижу, что вы знаете! И не только это!
— Может быть, — протянула Белинда. — Но, Джиневра, я не могу вам сказать. Никто ничего не может узнать, пока не наступит время.
— Но…
— Нет, Джиневра. — Белинда возвела очи ввысь, — вы действительно очень меня утомили.
Джиневра была права — Белинда, действительно всё знала. Знала — и молчала. Ведь она лишь наблюдала, по большей части, скучая, за марионетками театра теней в глубине веков. И, хотя главной героиней в пьесе была её сестра, она не собиралась ничего менять.
Она знала, что, когда в этот вечер Анна вернулась домой, в глазах её был абсолютно безумный блеск, а в кармане плаща — пузырёк из тёмно-синего стекла.
