парни.
Луи Боттака во все глаза смотрел на своего приятеля и побратима:
— Ты что же, знаешь их язык, да?
— Конечно знаю, — Нгоно невозмутимо повел плечами, — Ведь это же мой народ — охотники- фульбе!
— Месье Александер, — Луи тут же обернулся к хевдингу, — На вашем месте я бы не слишком-то доверял этим фульбе!
— Эй, дружище! — Нгоно обиженно хлопнул приятеля по плечу — Ведь мне-то ты доверяешь!
— Ты — другое дело, ты — мой друг, тем более уже почти цивилизованный…
— То есть как это — почти?
— Да так! Вспомни, до встречи со мной ты даже не знал, как спрягается глагол «авуар»!
— Кто не знал? Я не знал?!
— Т ак, парни, цыц! — Саша решительно прекратил разгоравшийся спор. — Похоже, мы уже приплыли.
И в самом деле, впереди из желто-зеленых зарослей камыша прямо на глазах вырастал остров. Не очень большой, но и не маленький, с приятными, покрытыми разноцветными цветами лужайками и дубравой, на опушке которой виднелось приземистое, мощное здание из дубовых бревен с большим, тоже деревянным крестом на высокой колокольне. Слышно было, как вдруг ударил колокол. То ли начиналась служба, то ли с колокольни заметили незваных гостей.
Тростниковые лодки фульбе одна за другой ткнулись в песчаный берег. Один из болотных воинов что-то быстро сказал.
— Они не будут выходить на берег, — тут же перевел Нгоно — Там чужой бог, а у них — свои, которые могут обидеться.
Хевдинг пожал плечами:
— Не хотят, так и не надо.
И, обернувшись к своим, добавил:
— Ну пошли, взглянем на эту обитель, парни!
Бесшумно отчалили тростниковые лодки, где-то рядом на мелководье всплеснула рыба. Снова ударил колокол, на этот раз — с явной тревогой: бомм-динь-бомм…
— Я видел там, в камышах, лодки, — обернувшись, шепнул Александр — Эрлоин, возьми четверых… Если что — будьте наготове!
— Слушаюсь, мой вождь! — Рыжебородый парень исчез, прихватив с собой четырех воинов.
Массивные двери базилики распахнулись, выпустив с десяток монахов — дюжих молодцов с посохами.
— Мир вам! — Саша размашисто перекрестился, — Мы — бедные пилигримы, идем в Триполитанию и вот зашли помолиться, узнав про вашу обитель. Так, дети мои?
Хевдинг обернулся и подмигнул своим, те тут же поклонились.
Монахи тем не менее все еще смотрели весьма недоверчиво, особенно главный — настоятель, крепкий седобородый старец. Не он ли в свое время сманил антиквара-профессора?
— Это он, — подойдя ближе, шепнул Ингульф, — Тот самый, что был тогда в таверне… Я тоже узнал его.
Тоже… Александр вот не узнал. Но вполне доверял в этом Ингульфу: варвары, да и вообще все древние люди, будучи ближе к природе, отличались недюжинной наблюдательностью.
— Мы хотим сделать скромный подарок вашей обители, братья! — Достав из котомки кошель, хевдинг, недолго думая, протянул его настоятелю и поклонился, — Помолись за бедных странников, отче!
— Я вижу, вы добрые люди, — принимая подарок, улыбнулся тот, — Не скрою — обители нужны средства на украшение церкви. Наша мечта — выстроить каменный храм с мозаиками, с витражами, такой, чтобы сердце любого закоренелого язычника, а их здесь много, братья мои, забилось бы в благоговении и экстазе пред величием Божьим!
— Надеюсь, и наш, от чистого сердца, подарок поспособствует вашему святому делу, — умильным голосом произнес Александр — Позволь нам немного отдохнуть и послушать службу. Очень скоро мы уже пустимся в путь — дорога дальняя.
— Да уж, не близкая, — Настоятель прищурился и, поправив на голове черный клобук, предложил отобедать чем бог послал.
— Разделите с нами нашу скромную трапезу, — добродушно хохотнул монах.
Трапеза и в самом деле оказалась скромной — каша «кускус» да вареная рыба, — зато весьма обильной, что было вовсе не лишним после весьма утомительного пути.
— А здорово здесь кормят! — толкнув локтем приятеля, негромко заметил Луи.
— А-а-а! — Нгоно хихикнул. — Ты, видно, вовсе не прочь стать монахом?
— Тихо вы, — приструнил парней Александр.
За столом следовало вести себя скромно. К тому же Саше никогда не нравились безличные предложения типа: кормят, приглашают, платят… Хотелось узнать: кто кормит, зачем, с какой целью, на какие такие средства? Ну, здесь пока в этом смысле все было понятно. Покормить пилигримов, да пусть себе идут с Богом! Остаться почему-то не предлагали, может, хватало уже монахов? Или имелась какая-то другая причина, о которой отец настоятель почему-то умалчивал.
В трапезной — гулком, с высоким потолком, зале, даже сейчас, ясным днем, полутемном из-за узких бойниц-окон, — собрались, наверное, все послушники и монахи, всего около двух десятков человек, включая игумена. Перекрестились перед трапезой, отец настоятель прочел молитву.
Ели молча, скромно потупив глаза, видать, здешний устав не поощрял болтовню. А вот Саша, немного подумав, решился его нарушить. Посидел, облизал ложку и негромко промолвил с восхищением:
— Отче! Сколь многолюдна у вас братия для столь отдаленных мест, куда, вне всяких сомнений, нужно нести слово Божие, не убоявшись трудностей и строгостей монастырского устава.
— Это еще не все, — ухмыльнулся монах — А про строгость устава ты верно сказал, мил человек. Есть у нас один послушник, так он в отдельности живет, в убогой хижине, ни с кем не общаясь. Сам на себя наложил епитимью, сказал, пока еще в братья пойти не достоин! Подвиг веры решил совершить. Отшельник.
— Что вы говорите? Отшельник? — Хевдинг насторожился — Поистине, это святой человек… А можно на него взглянуть? Напитаться святостью.
— Брат Лазарий еще не святой, но к тому стремится. Я пошлю братьев показать вам дорогу.
Сутулый монах привел Александра и его людей к хижине, располагавшейся километрах в двух от обители, в заросшей камышами неудоби. Плетеные, наспех обмазанные глиной стены, камышовая крыша и целые тучи москитов.
— Черт! — прихлопнув комара на лбу, шепотом выругался Ингульф, и Саша едва не влепил ему подзатыльник. Тоже мне, святой странник, а нечистого запросто поминает. Рукоприкладствовать не стал, конечно, хотя и очень хотелось, но посмотрел выразительно. Ингульф понял, потупился и больше уже не ругался.
— Ну и где же отшельник? — подойдя к проводнику, спросил Александр.
— Тсс! — Чернец приложил палец к губам — В это время он всегда молится на берегу и что-то рисует на песке тростинкой. Но вы будьте осторожны, он вообще-то блаженный!
— Блаженный?
— Ну да, немного не в себе. Слова непонятные говорит, заговаривается.
— А где этот берег?
— Да вот, по тропинке…
Седой старик с растрепанной шевелюрой стоял на коленях, лицом к синей озерной глади и, что-то бормоча, водил по песку палочкой.
— Ну вон он… — Монах-проводник благоговейно попятился — Слышите? Заговаривается! Может, он так разговаривает с Господом?
— Может, и с Господом… — Александр прислушался и неожиданно четко услышал:
— Если представить, что данная константа равна числу пи, то… а если — не так? Если взять за
