На шее убитого – лысого тощего старика – зияли сизые отпечатки пальцев. Задушили! Набросились сзади. Расправились умело и быстро. Ясно – старик с кем-то беседовал, потом вдруг рванулся к двери… где и нашел свою смерть. Никто ничего не услышал – услышишь тут, когда внизу этакие буяны. Сделав свое дело – спонтанно или специально, сейчас что об этом гадать? – убийца спокойно вылез в окно – спустился во двор по платану да был таков. Интерес-сно, что это за встречи в чужой комнате?
Лешка посмотрел на дрожащего парня:
– Ну, еще не признал, кто это?
– П-признал, – чуть заикаясь, неожиданно заявил тот.
– Ну? И кто же это?
– С-созонтий. Сосед.
– Созонтий?!
Вот так штука! Как раз его-то бывший жилец и призывал опасаться. Интересно – за что? А этот чертов извращенец наверняка знает больше, чем говорит. А, может, ну их ко всем чертям – эти непонятки-запутки! В конце-то концов, не Лешкино это дело, у него и своих собственных проблем – выше крыши.
– Ой, а в руке-то у него листок!
А ничего содомит – глазастый. И впрямь – листок. Оборванный… Ага, вот, рядом, на полу, еще обрывки…
– Ты свети, свети, парень!
Как видно, убийца вырвал листок из руки убитого, прочел, и, не найдя в нем ничего интересного, просто-напросто выбросил к чертям собачьим.
Любопытно, о чем это пишут покойники?
Старший тавуллярий составил обрывки вместе:
– …высокий, светловолосый, глаза серые, с зеленоватым отливом. По словам Паскудницы, называет себя философом из Мистры…
Господи! Так это же про него, Лешку!
Интересные заворачиваются дела, ничего не скажешь! Вот тебе и спокойный приют. Отсиделся, мать вашу…
Быстро приняв решение, Алексей строго посмотрел на дрожащего Епифана.
– Вот что, парень, а труп-то нам надо спрятать. Вытащить в окно да подбросить куда-нибудь в кусты.
– Подбросить? – Епифан задрожал еще больше. – Зачем подбросить?
– А затем, что, коли его здесь найдут, так первым делом обвинят в убийстве нас – больше-то некого! Тебе лишние проблемы нужны?
– Н-нет.
– Вот и мне – нет! Давай-ка, затуши светильник.
Подойдя к окну, Лешка выглянул на улицу – тьма, хоть глаз выколи! Лишь когда глаза привыкли к темноте, у окна нарисовался платан.
– Как свистну, втащишь его в окно и подтолкнешь, – кивнув на покойника, старший тавуллярий ловко выскочил наружу и спустился по платану во двор. Огляделся, прислушался. Вроде все тихо, если не считать доносившейся со второго этажа песни. Гуляли плотнички-то!
Кажется, здесь где-то должна быть копна сена. Ага, вот она…
Подтащив сено ближе к окну, Алексей еще раз оглянулся и негромко свистнул… едва успев увернуться от упавшего на сено трупа.
И тут же поднял голову:
– Давай и сам вылезай. Что же, я тут один возиться буду?
Парнишка послушно спустился во двор и, словно послушный солдат, застыл в ожидании приказаний.
– Так… Этого – к забору… Стоп! Тс-сс… Вроде снаружи нет никого… Перекидываем… И – рраз! Молодец! Теперь – сами.
И вдруг над самым забором резко вспыхнуло огниво!
– Ловко вы тут мертвяками кидаетесь! Ого…
Глава 4
Осень 1448 г. Константинополь
Заботы и хлопоты
…Кого я вижу? Никак Епифан! И чего это ты мертвяками разбрасываешься?
– Привет, Мелезия, – обернувшись, с самым глупым видом отозвался подросток. – А мы тут это… гуляем.
Первым желанием Алексея было метнуть в эту так некстати появившуюся девчонку кинжал. Однако дальнейшие слова и действия Мелезии сделали сие действие не особенно нужным, уж, по крайней мере – пока. А потом – видно будет.
– Так вы побыстрее прогуливайтесь, – понизив голос, посоветовала девчонка. – И подальше от освещенных окон.
Тут Лешка был полностью согласен – тусклого потока льющегося из окна первого этажа света все же хватало, чтобы достаточно хорошо рассмотреть всю компанию.
– Хватайте, – кивнув на труп, быстро распорядилась Мелезия. – Отнесем его в кусты, за развалинами. Я пойду впереди – мало ли, кто встретится?
Над крестом церкви Апостолов висел серебристый серп месяца, несколько освещавший путь. И тем не менее Алексей с Епифаном несколько раз спотыкались, падали и, шепотом чертыхаясь, поднимали мертвое тело вновь. И тащили дальше.
– Сюда, сюда, – время от времени оборачивалась идущая впереди Мелезия.
Ловкая, худенькая и, кажется, весьма симпатичная – впрочем, это пока было не очень-то видно. Что там написал про нее прежний жилец? «Похотливая шлюха», кажется…
– Вот, здесь вполне подходящее местечко. – Девушка поджидала сообщников за углом. – Тут, за кустами, ямы, никто вовек не сунется.
– Будем надеяться, – сварливо пробурчал старший тавуллярий, запоздало коря себя за то, что ввязался в это гнусное дело, которое еще неизвестно каким боком выйдет.
Немного передохнув, Лешка с Епифаном затащили труп старика за кусты и сбросили в темноту. Булькнула вода. Действительно – яма.
– Теперь нескоро найдут, – шепотом произнесла девушка. – Ну, что? Пошли обратно.
– А куда же еще-то? – ухмыльнулся Лешка и неожиданно обернулся, посмотрев туда, куда они только что сбросили труп. Подумалось вдруг: каков бы ни был этот Созонтий при жизни, а все ж не годится вот так… как собаку.
– Давайте хотя бы молитву прочтем, – тихо предложил Епифан и тут же принялся шептать заупокойный чин. Видать – знал откуда-то.
Алексей и Мелезия молча крестились.
– Ну, новопреставленный раб божий Созонтий, – дождавшись, когда Епифан закончит, подвел итог Алексей. – Пусть земля тебе будет пухом. Крест сейчас ладить не предлагаю – опасно. А вот, чтобы где- нибудь в церкви, хоть в самой захудалой, батюшка за упокой помолился – это бы хорошо было. Не собака все-таки – человек.
– Помолятся, – кивнул Епифан. – У моей подружки брат – пономарь в церкви Апостолов.
У подружки?! Лешке показалось, что он ослышался. Какая может быть подружка у содомита? Может быть, такая же, как и он сам?
– Он прав, – на ходу заметила Мелезия. – Лариса хорошая девушка и все выполнит.
– Какая Лариса?
– Ну моя подружка же!
Однако…
Обратная дорога, естественно, заняла гораздо меньше времени, так что у Алексея сложилось
