– Так – хорошо? Не дует?
Мелезия ничего не ответила – закусив губу, она внимательно рассматривала нанесенные на стену кровати надписи и рисунки. Ишь какая глазастая – увидала, надо же! Не так уж они и были заметны.
– Алексей… Ну-ка, посвети!
– Что, интересно? – ухмыльнувшись, Лешка поднес светильник поближе.
А Мелезия между тем покраснела, да так, что стало заметно и в полутьме!
– Вот гад! Ну надо же такое написать!
– Это не я, – на всякий случай пояснил старший тавуллярий. – Это до меня, прежний жилец, наверное.
– Да знаю, что прежний. Все равно – гад, хоть и нельзя плохо о покойниках. Ладно, о Епифане такое написал, но обо мне-то за что? Я ведь никогда с ним не лаялась… ну, может, пару раз только. Ух, злыдень!
– А про Епифана, выходит, верно написано?
– Да как же, верно! – взорвалась девушка. – Ты больше верь тому, что на заборах да на стенах пишут! Это не Епифан содомит, а сам Анисим Бельмо! Видала я, как он таскал к себе мальчиков с Артополиона… И он, гад, видел, что я заметила… может, потому так про меня и написал? Вот и к Епифану приставал неоднократно – тот рассказывал.
– Так, значит, Епифан не…
– Конечно же нет! Никакой он не содомит, это все выдумки этого злыдня, Анисима Бельма. Нехорошо, конечно, так говорить – но правильно, что его пришили. Думаю, из-за долгов – бабка Виринея говорила, что он не очень-то любил их отдавать. И здесь комнату не зря снял – от кредиторов прятался! Да те его, верно, отыскали…
– Вот оно как, значит…
Алексей улыбнулся – вот, наконец, хоть что-то прояснилось о прежнем жильце. И еще известие о Епифане неожиданно порадовало – все ж таки хорошо, что этот парень не содомит. Права, права Мелезия – не всегда следует верить тому, что написано.
Хитро ухмыльнувшись, Лешка решил уж заодно повыспросить, словно бы невзначай, и о самой девушке. Для начала предложил ей вина – оставалось еще в кружке.
А Мелезия отреагировала вовсе не так, как ожидал тавуллярий! Совсем даже наоборот!
Подбоченилась:
– Молодой человек, девушка, широкая постель, вино… А знаешь ли ты, что говорил о подобных ситуациях Дмитрий Кидонис?
– Не знаю никакого Кидониса! Незнаком.
– Вот как?! – Глаза девчонки вспыхнули, но тут же погасли. – Ты очень привлекательный, Алексей, – негромко произнесла Мелезия. – Я тоже недурна, и конечно же с удовольствием бы переспала с тобой… Но вот, после этой похабной надписи и рисунка… Извини – не могу! Я вовсе не похотливая шлюха!
– Но…
– Прощай! – Встав на ноги, девушка решительно направилась к двери.
– Постой! Погоди!
Мелезия обернулась на пороге:
– Нет! Спокойной ночи, Алексей. Рада была познакомиться.
– Я тоже…
Хлопнула дверь. Легкие шаги прошуршали по коридору. И все стихло.
– Ну Анисим… – Алексей яростно хватанул кулаком по столу. – Ну ты и гад!
И, вытащив кинжал, принялся соскабливать со стены рисунки и надписи.
Утром, едва взошло солнце, Алексей спустился вниз – Виринея Паскудница уже гремела посудой, готовила завтрак. Увидав постояльца, заулыбалась:
– Отведаешь яичницу, мой господин?
– Яичницу? Хорошо, пусть будет яичница.
Усевшись за дальний столик, Лешка с аппетитом поел, косясь на спускавшихся по лестнице хмурых бородатых мужиков с плотницкими инструментами в руках.
– Приятного аппетита! – вежливо кивали мужики.
Лешка улыбался:
– Утречко доброе!
– Доброе? Кому как!
Пить надо меньше! – этого Алексей не сказал, но подумал.
– Вы – наш новый сосед? – один из плотников – высокий, уверенный в себе мужчина с русыми, стянутыми тоненьким кожаным ремешком волосами и окладистой бородой – на миг задержался у столика. – Зашли бы вечерком, посидели бы по-соседски, вина выпили, познакомились.
Алексей поднял глаза:
– А вы с какой-нибудь целью приглашаете, или – от широты души?
– От широты души.
– Тогда зайду обязательно.
– Будем рады! Заглянете – спросите Прохора Богунца – это я и есть.
– А меня Алексеем зовут.
– Рад познакомиться.
– Я тоже. Обязательно сегодня зайду.
Артельщик говорил по-гречески с небольшим акцентом. Интересно, кто он? Чех? Поляк? Болгарин? А, может, и русский? Ну явно не ромей. И силен, очень силен.
Дождавшись, когда, наконец, быстро спустившись по лестнице, выйдет на улицу Епифан, новый постоялец еще немного посидел, допил вино и, простившись с хозяйкой доходного дома, решительно зашагал в гавань.
Ярко светило нежаркое осеннее солнышко, по светло-голубому небу бежали белые и палевые облака, падали прямо под ноги давно перезревшие каштаны, пахло только что выловленной рыбой и водорослями.
Обнаружив Епифана сидящим на перевернутой лодке у развешенных для починки сетей, старший тавуллярий, подойдя, уселся рядом. Народу вокруг, и в самом деле, хватало – рыбаки, какие-то мальчишки, женщины… Никто не обращал на сидевших на лодке людей никакого внимания.
– Ну, – Алексей искоса взглянул на парнишку. – Рассказывай, как докатился до жизни такой?
– До какой такой жизни? – не понял юмора Епифан.
– До такой, когда мертвяки в твоей комнате валяются! Для начала расскажи-ка о всех соседях – Созонтии, Мелезии, Анисиме Бельмо.
При упоминании последнего юноша вздрогнул и, перекрестившись, решительно заявил:
– Анисим – гад, каких мало!
– Черт с ним, с Анисимом, ты про Созонтия расскажи!
– Про Созонтия…
Ничего толкового Епифан не рассказал ни про Созонтия, ни про Мелезию, ни про кого-либо еще – так, одни общие слова. Было видно, что юноша не хитрил – ну разве что самую малость, когда речь зашла о Мелезии – просто никто в доходном доме Виринеи Паскудницы (а также наверняка и в других подобных домах) не особенно-то интересовался соседями, у каждого хватало своих проблем.
– А в городе ты тоже Созонтия не видел?
– Да видал как-то под вечер у церкви Апостолов.
– Неужто милостыню просил?
– Шутишь?! Там своих нищих хватает, чужаку живо уши отрежут.
– Ну, это понятно. Так что старик там делал, молился?
– Может, и молился. Но мне показалось – ждал кого-то.
– Ждал? А кого – не видел?
– Да нет, я не стал останавливаться – какое мне до Созонтия дело?
Вот именно – никакого! Однако какое дело Созонтию до чужой комнаты?
