— Павлов, не глупи. Брось меня… — он захрипел оттого, что адвокат с силой дернул его за ворот, и добавил сквозь дрожь и хрип: — И его брось… не жилец. Сам спасайся…
— Эх-х! Генерал, вы совсем озверели… Это же Юра! Юра Соломин.
— Вижу, не па-пп-па р-рррим-ссский.
— Глеб Арсенич, ппппо-могите.
— Ппп-павлов, брось его или меня.
— Не могу…
— Пойми. Мне нельззззз-зя назззз-зад.
— Вы гребите, гррр-ребите.
Белугин внезапно рванулся в сторону с такой силой, что Артем едва смог удержаться на плаву вместе с бесчувственным Соломиным. Воротник в его руках затрещал под напором упирающегося Глеба Арсентьевича. Артем зарычал:
— Ку-у-у-да?! Назззз-зад!
— Пусти! Артем! Ппп-пуссс-сти… — Генерал отчаянно барахтался и пинался ногами.
— Нет, Белугин! Не пущщ-щ-щу.
И тут Глеб Арсентьевич всхлипнул и обмяк. Артем, уже порядком измученный и из последних сил удерживающий раненого Соломина, все же не отпускал Белугина, который теперь тянул его вниз, в темную бездну. Он с удивлением увидел, что генерал рыдает. Даже пытается протереть глаза рукой. Но, скованный наручниками, он едва мог приподнять руки над водой, как тут же тяжело стал погружаться вниз. Павлов хлебнул холоднющей воды и резко толкнулся ногами. Они слушались очень плохо. Артем перехватил Белугина, продев руку под наручники генерала.
«И где же помощь?! Почему нас никто не спасает?! Что за болваны!!!»
Рядом, словно откликаясь на мысленный крик, ударил по воде свет, и Артем оглянулся. На «Электроде» горели прожектор, другие огни. По волнам начал шарить белый луч, возле борта болтались три сброшенных спасательных круга. Над бортом повисла в нелепом наклоне спасательная шлюпка. Затем раздался пронзительный вой сирены — на болтающуюся в ледяном водовороте троицу надвигался другой корабль.
«Норвежец?»
По раскраске, которую боковым зрением заметил Артем, это был пограничный катер или судно береговой охраны. Явно норвежское. С него пловцов тоже осветили мощным лучом прожектора. Слепящий глаза свет, повисшие на руках генерал и полковник, ледяная вода, катастрофическая усталость и непрекращающаяся болтанка не давали Павлову ни единого шанса дотянуть до сброшенных спасательных кругов. Для этого ему нужно было бросить своих пассажиров, а заодно ботинки (впрочем, один, похоже, соскочил) и пальто, превратившееся в бетонную плиту. Но Артем уже чуял: даже так сил ему все равно не хватит.
«Очнись, Юрка!.. Или хоть бы этот бегемот, коллекционер амфибий, чуток греб своими ластами!»
Но Юрка ничего не слышал и не видел, а Белугин рыдал, а не греб. Еще пара минут, понял Артем, и все трое продолжат свой безумный хоровод на дне.
«Ну уж нет… — заработал ногами Артем, а в голову пролезла посторонняя, совершенно ненужная сейчас мысль: — Как же эти девочки из синхронного плавания умудряются так долго держаться в воде, работая одними лишь ножками?! Да еще по пояс из воды высовываются! Невероятно!»
Белугин заворочался.
— Павлов, отпусти… прошу… меня обменяли как марку, как пешку… ты видел… чтобы своего гражданина меняли на чужого? Видел? Это, по-твоему, законно? Какой это закон? Кто его писал? — Он закашлялся и, отплевываясь от соленой холодной воды, заныл: — Тема, дай мне уйти… по-мужски! Они меня искалечат… я не хочу стать инвалидом… калекой. Дай мне уйти, Павлов!
Генерал попробовал вырвать руки, но Павлов зажал стальные оковы под локтем, согнув правую руку и сцепив пальцы обеих рук вместе. Он не мог ответить, так как челюсти сводили холод и злость. Силы уходили в три раза быстрее. Генерал не смог вырваться и снова замычал:
— Тебе-то какое дело до наших разборок?! Твоего отца и так выпрут. Пойми ты, дурак! Им нужно было освободить этого Торна… Вот и вся операция «обмен». Не я им нужен был, а этот шпион! Они своего добились. Теперь я не нужен никому. Я сам за себя не дам и ломаного гроша. Я уже труп. От-пус-ти, Пав- лов!
Белугин завыл, задергался, и все трое дружно погрузились под воду. Павлов открыл глаза. Как удивительно выглядит море в свете прожектора. Мириады огоньков плясали вокруг единой живой цепи, в которую превратилась троица. Лейтенант запаса, полковник разведки и генерал контрразведки плавно двигались вниз, навстречу смерти.
«Нет! Почему сейчас? Почему здесь? Почему я?»
Наверное, это были уже последние вспышки угасающего сознания Артема. Он бросил взгляд наверх: где-то высоко-высоко мерцал свет. Это прожектора кораблей напрасно шарили по опустевшей поверхности моря. Еще мгновение, и вернуться — даже одному — станет невозможно.
«Решай…»
Артем дернул рукой и освободился от скованного генерала Белугина. Толкнул вверх Юрку, отчего сам погрузился ниже на метр-полтора. Стянул пальто и пиджак, сбросил ботинок. Сразу стало полегче, но воздуха уже не оставалось, а холод сжал его с новой силой. Артем посмотрел последний раз на уходящего вниз Белугина, зажмурился и, ухватив Юру левой рукой под голову, резкими толчками пошел вверх.
«Раз, два, три, четыре, пять… почему же нет воздуха? Шесть, семь… где же этот воздух?!! Восемь, деввв…»
— А-а-а-а!
Легкие Артема разрывались от боли и холода. Рядом раздался хлопок, взлетела ракета, и почти сразу же закричали люди:
— Вот он! Вон они! Сюда! Право на борт! Еще! Еще!
Легкий спасательный катер заходил слева. Артем закрыл глаза и лишь старался удерживать Юрку, чтобы его лицо не захлестывала вода. Несколько крепких рук вцепились в плечи, рубашку, волосы.
— Его, его тяните, — прохрипел Артем и из последних сил подтолкнул обмякшего полковника.
«Электрод» отчаянно маневрировал, не позволяя приблизиться норвежскому катеру к месту их плавания. Ругались по громкой связи. Павлов закрыл глаза. Наброшенные бушлаты и куртки притупили дрожь и озноб. Сознание не уходило, но и не работало в полную силу. Оно как бы балансировало на краю пропасти и кокетливо играло:
«Уйду — не уйду! Пропаду — не пропаду! Сбегу — не сбегу! Ку-ку!»
И все же пропало…
Любовь
— Юр-ра-а! Юра! Юрий Максимович!
Мягкая рука погладила Соломина по щеке, и он открыл глаза и тут же зажмурился. Необычайно яркий свет придавил его, ошеломил и заставил съежиться.
— Где я?
Слова выдавливались почему-то с невероятным усилием. Губы и язык не слушались, и он буквально заставлял себя выговаривать по букве каждое слово:
— Что… со… мной? Где я… нахожусь? Кто… вы?
Он не понимал, ни где находится, ни что с ним, ни почему так светло, ни кто это рядом.
— Юра, все хорошо. Не волнуйся. Твоя Полина.
«Полина! — пронеслось в голове. — Но откуда она здесь?»
У него было такое чувство, что он снова в Лондоне, и это чувство росло и росло, а затем превратилось в уверенность и сменилось ликованием.
«Бог мой! Какое счастье!»
