Игорь, порежьте хлеба. Где мы сядем? Начнем пир, не дожидаясь мяса.
Это пришла хозяйка. На широкой клеенке разместились тарелочки с закуской, салат, свежая упругая зелень. Игорь с Ладой уселись на бревно, Агнесса на пенек, Николай придвинулся вместе с табуретом. По трем стаканам разлили красное вино. Игорь удовлетворился квасом. И среди обступивших сосен, в дуновении хвойного лесного дыхания, в доброте и простоте выпили, что налито, и приступили к еде.
— За весну, за знакомство, за счастье! Ах, вкусно! Кто готовил? Ай да Агнесса!
Костер прогорел, в малиновом жару зашипел сок барашка, вкусно запахло дымом и жареным мясом. Куски были щедрые, крупные, предстояло ожидание.
— Этому запаху молились еще наши первобытные предки, — Игорь сложил на груди руки и поклонился кострищу.
Все улыбнулись. Он направился к машине и вернулся с гитарой.
— Милая, спой нам, — положил ее у ног Лады. — Как тогда, помнишь, «а-а-а»… — и засмеялся.
Но чуткая Лада протянула гитару подруге.
— Пусть Агнесса споет. Тот романс, помнишь?
Агнесса взяла гитару, настроила ее немножко и без затей взяла вступительный аккорд.
Невозможно было предположить, что ее пение так подействует на Николая. Он словно окаменел, устремив глаза перед собой. А она пела о весне, о встрече, о любви, расставании… На последнем серебряном переборе струн Николай поднялся и пошел, как деревянный, прямо, прямо… Игорь кинулся за ним.
Женщины переглянулись. «Нелегко»- показала лицом Лада. Агнесса в знак согласия наклонила голову. Потом поднялась и стала переворачивать шампуры, раздувать картонкой жар углей. Разрезала кусочек — готово? Готово.
— Шашлыки поспели! Игорь, Коля, к столу!
И вновь началось объедение на вольном воздухе, под качание высоких сосен. Дали за рекой стали яснее и шире, день перевалил часа за три пополудни. На поляне лежали солнечные пятна. Вновь разлили вино, выпили.
— Ах, вкусно! Ай да Коля!
Потом поиграли в воланчик, сыто побродили между деревьями. В ямке нашли сугроб, серый, зернистый. Лада хотела было попрыгать на нем босиком, но Агнесса не разрешила.
— Ангиной давно не болела?
— Я только попрощаюсь со снегом до ноября.
Агнесса засмеялась.
— Лучше на угольках попрыгай. Слабo?
— На угольках слабo.
Потихоньку стали собираться, убирать за собой. Сожгли все пакеты, картонки, стаканчики, все до последней бумажки, словно бы никого и не было сегодня в этом прекрасном месте. Только хлебные крошки да косточки остались на видном месте. И довольные друг другом, разнеженные и разморенные едой и свежим воздухом, опять уселись в мягкий сумрак «вольво». Ах, как хорошо можно жить!
Обратный путь показался короче, в Москву въехали в начале шестого. Первой, у Теплого Стана, вышла Агнесса.
— Это был чудесный день. Спасибо всем. Звоните.
Возле Новокузнецкой вышел Николай. Игорь и Лада остались вдвоем.
— Тебя подвезти? — спросил он.
— Ни-ни, ты устал, тебе еще ехать за тридевять земель.
Он потянулся к ней, близко-близко заглянул в глаза.
— Все-таки у меня не сходится. Я верю тебе, как себе, но… чего-то не хватает. Такая красавица… Ладно, не расстраивайся. Я должен сказать тебе одну вещь. Мы долго не увидимся, пятого мая я вылетаю в Дубаи на две недели.
Он наклонился к ее лицу, тихонечко пощекотал прикосновением усов.
— Береженая моя! — сдерживаясь, он взял пальцами за ее щеки, сделал губки-бутончик и легонько покусал их зубами. — Привыкай к настоящему мужчине, этот зверь любит ласку и таску. Что тебе подарить?
— Ничего, — счастливо улыбнулась она.
— Но я должен сделать тебе подарок. Что тебе привезти из сказочных стран Востока?
— Аленький цветочек.
— Сама ты аленький цветочек. Я буду думать о тебе, мне это помогает. Ты вообще помогаешь чем-то, Ладушка!
… Только в метро, в полупустом вагоне Агнесса позволила себе расслабиться. В закрытых глазах покачивались сосны. Весь день, каждая минута были с нею. В состоянии дум о Николае, без ясных мыслей, без слов, миновались все двенадцать остановок.
В доме стояла необычная тишина. Ребенка не было, все осталось так, как было утром. После душа она надела свежую ночную сорочку и легла в постель. Никаких дел, она будет думать о Встрече. День еще светился, продлевая себя в долгих сумерках.
Зазвонивший телефон объяснил ей, чего она ждала.
— Алло!
Трубка молчала. Агнесса улыбнулась.
— Я слушаю, — сказала задушевно.
Раздались частые звонки. Улыбаясь, она обняла подушку и поцеловала ее.
Повторный звонок раздался минуты через две.
— Агнесса, это, конечно, я, Николай. Можем ли мы встретиться завтра?
Она помолчала, потом ответила так, чтобы в самом отказе сияла надежда.
— Мне надо работать, Николай, я пропустила целый день. А к вечеру соберутся друзья.
— Понимаю. Тогда четвертого. Это серьезно, Агнесса.
— Четвертого привезут ребенка.
— И прекрасно. Разрешите навестить вас, когда малыш будет дома? К трем часам?
— Жду вас.
… Лада доехала до дома не без приключений. На Красносельской в вагон вошел молодой, лучезарно- пьяный мужчина с широкой грудью в майке под расстегнутым пиджаком. Он был счастлив, но собственного счастья ему было мало, душа его просила вселенского братства. И он пошел по вагону, говоря об этом громким голосом, пожимая руки всем мужчинам в вагоне. Ему желалось чисто мужского союза, он шел, не пропуская никого. И никто не отказал ему. Улыбались, ухмылялись, вздергивали брови, плечи, а он благодарил, приветствовал, шутил, смеялся хорошо, вкусно, по-русски. Один пьяненький мужичок, полуспавший на крайнем сидении, воодушевился и никак не мог попасть своей рукой в его ладонь, и сам смеялся радостно, любовно. Пройдясь медведем по всему вагону, и о чем-то доверительно сообщив у дальней двери, мужчина вышел на следующей станции, в Сокольниках, вышел, как вывалился, косолапо, размашисто и нетвердо. Оживление стихло. Все вновь замкнулись, но уже знали, кто как может улыбаться, и вновь вошедшие отличались от них на целую улыбку. А всего-то — пьяное простодушие!
Мама напекла любимых пирогов с лимоном. Это было дорогое удовольствие, но, благодаря успехам
