Николай придержал ее запястье.
— Агнесса, присядьте.
Она села прямо и стройно, опустив на колени руки.
— Я должен сказать вам нечто очень важное, — начал он. — Я прошу вашей руки. Приношу извинения за несерьезность тогда в лесу, но все к лучшему. Я прошу вас стать моей женой.
Она ответила просто и сразу, как и тогда в лесу.
— Благодарю за оказанную мне честь, Николай. Я согласна стать вашей женой.
Они помолчали. Потом медленно поднялись и, глядя в глаза друг друга, легонько поцеловались одним прикосновением губ.
— Уф, слава богу! — он повалился на стул и ослабил галстук. — Такое долго не выдержишь. Агнесса! Я буду хорошим мужем, поверь, ты не пожалеешь. Нам нужно время, оно уже работает. Все будет хорошо. Дух захватывает, как может быть хорошо!
Она смотрела на него тепло и серьезно.
— Я позову родителей?
— Это возможно?
— Они над нами, на третьем этаже.
Набрав номер, она сказала сдержано.
— Папа, мы с Николаем приглашаем вас с мамой на нашу помолвку.
— Каким Николаем? — оторопел отец.
— Моим женихом. Будем рады видеть вас сегодня, сейчас.
Данюшка запрокинул светлую головку. За полтора часа он ни разу не отвлек мать, машина его, загруженная игрушками, двигалась от окна к двери и обратно.
— Что такое помолвка? — спросил он.
— Это когда я и Николай договариваемся вместе любить одного мальчика, — она выразительно посмотрела на сына и взлохматила его вихры.
Он взялся обдумывать эту новость. Мать обняла его.
— Сейчас придут бабушка и дедушка, а потом, когда все уйдут, мы с тобой обо всем поговорим.
— И Николай уйдет?
— Конечно.
Николай стоял на балконе и курил. Агнесса вышла к нему.
— Красиво, правда?
— Пожалуй. Чем болен ребенок? — тихо спросил он.
— Белокровие, — также тихо ответила она.
— Но это же излечимо! Не в России, так на Западе, я точно знаю. Мальчик имеет право на здоровье, если хоть один врач в мире может помочь ему.
Она задохнулась. Ослепительная надежда чуть не лишила ее чувств. Прижав руки к груди, Агнесса вернулась в комнату.
В дверь позвонили. Лидия Владимировна и Георгий Георгиевич, празднично одетые, настороженно переступили порог. В руках у матери были цветы, отец принес шампанское.
— Это так неожиданно! — заговорила мать взволнованным голосом. — Кто вы? Где вы познакомились? Когда?
— Давайте чай пить, — воспротивилась дочь.
— Опять секреты. Кто вы, Николай? Геолог?
— Я дипломат, Лидия Владимировна. Работаю первым советником российского посольства в Швейцарии. Моя фамилия Горчаков.
Георгий Георгиевич вздрогнул, лицо его изобразило радостный ужас.
— Горчаков? Из тех самых? И тоже дипломат? — он обнял Николая. — Дайте на вас посмотреть… Какими судьбами? О, боже! Горчаков!
Первые полторы недели мая Москва, по старинке, гуляла на праздниках. Рабочие и служащие, распростившись друг с другом на долгие десять дней, набивали лукошки помидорной рассадой и отправлялись на дачные участки. В сельское хозяйство сместились на это время интересы самых закоренелых горожан. Садоводы-огородники, горожане-дачники, «вольные землепашцы» спешили до минуты использовать свободные дни для того, чтобы посадить огородные культуры в открытый грунт или под тепличную пленку, запустить природный круговорот для надежного прокорма своих семей в ненадежных российских обстоятельствах.
Шурочка трудилась в поте лица. В теплице дружно взошла рассада, пора было копать, сажать картошку, сеять лук, морковь, свеклу, ухаживать за ягодными кустами, подрезать и прореживать. Пышно зацвели вишенки-невестушки и яблоньки-душеньки, хоть здесь без заботушки. В этом году Шурочка с любопытством испытывала новые сорта, полученные в «Заречье», и договорилась о продаже всего, что у нее вырастет, через магазинную сеть хозяйства. В общем, хлопот полон рот, и дел невпроворот, как у всех селян каждой весной. В косынке и затемненных очках, благоухающая кремами от загара и для загара, в двойных перчатках на руках, трудилась она в поте лица вместе с домочадцами, закутав голову и лицо от солнечных лучей, но в открытом купальнике. Солнце румянило ее атласные белые плечи, спину, колени, но ни единым лучиком не коснулось румяного лица, но веснушки-злыдни проступили-таки на носу и под глазами.
Одиннадцатого мая сотрудники, наконец-то, потянулись в агентство. Деловая жизнь восстанавливалась как после обморока. С удивлением, как о прошлогоднем снеге, вспоминали клиенты о своих обещаниях.
— Мы разве беседовали с вами? И на чем остановились? Ах, да, да, припоминаю…
Что прикажете делать? Звонить по новой, уговаривать, соблазнять? Настроение было неважное, ждали Валентину.
И вдруг прозвучали слова Лады о загородной поездке, и объявление Агнессы о помолвке. Помолвка! В наше время! Когда все позволено раньше, чем захочется… Помолвка!
Шурочка онемела от зависти. Нет, не к Агнессе, тут ей ничего не светило, но к Ладе, к ее Истребителю. Этого мужчину она почувствовала как никого, всем нутром, и уже зацепила, даже увидела красавчика в горячечном сне. «Если бы поехала я, был бы мой, — не сомневалась она. — Как не догадалась? Ну, подожди, тихоня!».
— Это надо отметить, — тряхнула она рыжими кудрями. — Поехать на теплоходе по водохранилищу, и на стоянке, в зеленом лесу поздравить, как полагается, Агнессу и ее суженого.
Теплоходная прогулка уже обсуждалась в агентстве. Это был давний обычай Института, еще когда все оплачивалось профсоюзом и явка членов комитета была обязательной. Событие каждый раз удавалось на славу, даже в проливной дождь, о нем помнили целый год, и, бывало, в зимнюю стужу в этой самой лаборатории, когда на окнах искрились в холодных лучах алмазные узоры, нет-нет да и вспоминалась женщинам та майская полянка, бревнышки-пенечки, песни и танцы под аккордеон на теплоходной палубе.
— Можно, — поддержали Шурочку. — Когда? Двадцать четвертого мая? Договорились. Обмоем, поздравим, целоваться заставим.
— Разве на помолвках целуются?
— А почему нет?
— И пусть твой Игорь тоже будет, поздравлять, так всех сразу, — распорядилась Шурочка.
Лада с важностью покачала головой.
— Если Игорь успеет вернуться. Он в Дубаи, на авиасалоне.
— В Дубаи? — повернулся Юра. — Игорь Стрельцов? На СУ-28? Отменный парень.
— А ты откуда знаешь?
— У меня тарелка, я все смотрю. Сегодня у них вторая серия полетов. Как раз истребители. Хочешь, поедем, полюбуешься на его пилотаж? И на интервью у трапа после приземления.
— Конечно, хочу. Во сколько?
— В два часа. Поехали. Все равно никакой работы.
