– Но зачем я им нужен?!
– Как не понимаешь. Им нет разница. Ты… другой… Как болезнь… Она разве выбирает? Кто подвернется, в того и влезает.
– Ведь есть люди, к которым болезнь не пристает?
– Да, защищенные. И тут так. В меня они влезть не могут. Я – защищенный. А он – нет. И ты, Бурышка, нет. Но, может, тут другое?
– Что другое?
– Может, на бурундучок чья-то кровь.
– Как это кровь? – всполошился Павел. – Я никогда никого не убивал!
– Ты не понял. Не обязательно сегодня убивал. Может, в прошлой жизни… Или род твой проклят. Узнавать надо.
– Как же можно узнать?
– Спросить у этих…
– Так спросите?! – Павел находился вне себя от возбуждения.
– Спросить можно. Только я не знаю, кого спрашивать. Кого искать?
– А как можно узнать? – вмешался Бурышкин.
– Нужно быть там, где он с ним был. В квартира эта…
– Так поехали!
– Вы что, с ума сошли?! – изумился Павел. – Сейчас ведь ночь…
– Самое время для общения со злыми духами, – весело сказал Никифор.
– Не понимаю вашего энтузиазма. Вы просто как ребенок… Несерьезно это! Да и чепуха. Враки!
– Опять враки? Вы же, молодой человек, на кладбище убедились в обратном. И вообще, Павел, вы слишком трусливы. То прибегаете сам не свой, вроде помочь просите, а потом в кусты.
– Почему в кусты… Вовсе нет. Только ночь сейчас. Подъездная дверь на замке. Потом, там консьержка злющая сидит. Ни за что в такой час посторонним не откроет. Ну и, наконец, квартирная дверь… Ее-то вы как преодолеете? Замок в ней, насколько я помню, не простой. Но даже если мы попадем внутрь, Катя начнет стучать в бубен, бегать, прыгать и кувыркаться. Проснутся соседи, вызовут милицию, и тогда…
– Э-э, молодой человек, – перебил здравомыслящего юнца Никифор, – все ваши доводы – труха! Во- первых, Бурышкин справлялся в своей жизни с любыми, мыслимыми и немыслимыми замками. Помню, в Министерстве иностранных дел вредители потеряли ключи от главного сейфа, в котором хранились все важнейшие государственные тайны. Естественно, вызвали меня. Сейф, помню, еще с царских времен остался, фирмы «Сен-Галли». За полчаса справился! Андрей Андреевич Громыко мне потом лично руку пожал и позволил сфотографироваться с ним на память. Вон он, Громыко, – Никифор указал на одну из висевших на стене фотографий, – а рядом я. Мимо консьержки мы уж как-нибудь проберемся. Тем более что в сей час она дрыхнет без задних ног. А касательно Катиных прыжков, то мы попросим ее вести себя поспокойнее. А, Катя?
Шаманка серьезно кивнула.
– Ну а если вдруг появится милиция… Неужели мы производим впечатление грабителей? Ну какая из Кати домушница?! Да и вы… Молодой, талантливый журналист пришел на место уже свершившегося преступления в столь неподходящий момент только потому, что хотел проникнуться… Чем проникнуться? Конечно же, атмосферой ужаса, впитавшейся в стены старого дома. В конце концов, переночуем в каталажке. Нам не привыкать. Утром все равно выпустят. Смелее нужно быть, молодой человек. Смелость, как известно, города берет.
– Вы – авантюрист! – сдаваясь, сказал Павел.
– На том стоим, – самодовольно произнес Бурышкин.
Несмотря на то, что было далеко за полночь, транспорта на улицах Москвы стало не намного меньше, чем днем.
– Давно хотела спросить: куда это они все едут?
– Кто куда, Катя… Кто куда…
– Веселиться, в большинстве, – ввернул Павел.
– На свадьбы?
– На собачьи свадьбы, – фыркнул Бурышкин.
– Я смотрю: едут, едут… будто вода течет. Каждая машинка, как капля…
– Поэтическая метафора, – заметил Павел.
– Катя мыслит весьма образно, – заявил Никифор Митрофанович.
Подошло такси. Они сели, Павел назвал адрес, и машина покатила. Доехали без разговоров. Остановились поодаль нужного дома.
– Вон тот подъезд, – показал Павел.
Они вышли из машины и направились в нужную сторону. Такси тотчас уехало. Вокруг господствовал мрак. Несколько освещенных окошек в окрестных домах только усиливали ощущение заброшенности и пустоты. Казалось, они очутились в каком-то глухом провинциальном городишке. А ведь совсем рядом пенилась сладкая, беззаботная жизнь. Мчались мимо сверкающих витрин роскошные «тачки», зазывно сверкали вывески ночных заведений, махали крылышками, то бишь ручками, панельные «бабочки».
– Н-да, – уныло произнес Никифор, которому тоже передалось общее настроение, – восемнадцатый век.
– Сидели бы лучше дома, – сказал Павел. – В тепле и уюте…
– Дома много не высидишь, – отозвался предводитель. – Нечисть обложила со всех сторон, можно сказать, глумится, а мы головы в песок прячем. Ты, Катя, как считаешь, стоит сражаться или наше дело изначально проиграно?
– А мне что, – сказала шаманка. – Я драться привыкла. Всегда готова.
– Пионер – всем ребятам пример! – шутливо провозгласил Бурышкин. – Берите на вооружение, молодой человек.
– Дети природы вообще не знают сомнений, – отозвался Павел. – Это давным-давно известно. А я – мальчик городской, изнеженный, весь сотканный из противоречий…
– Жалеете, что поехали с нами? Для вас, между прочим, стараемся.
– Весьма ценю. И все же лучше бы я остался дома. Спал бы сейчас…
Они подошли к подъездной двери. Бурышкин легонько дернул за ручку. Дверь, конечно же, оказалась заперта. Старый уголовник достал маленький фонарик и осветил замочную скважину.
– Ничего сложного, – сообщил он. – Минутное дело.
– А если изнутри еще и засов? – спросил Павел.
– И это не беда. Конечно, придется подольше провозиться…
Он достал из барсетки связку ключей. Свои манипуляции Бурышкин производил неторопливо и совершенно бесшумно.
Профессионально работает, отметил про себя Павел и неожиданно успокоился.
Замок едва слышно щелкнул, и они, крадучись, вошли в подъезд. В каморке консьержки горел лишь ночник. Троица на цыпочках проследовала мимо и стала подниматься по лестнице. И Никифор, и Катя были людьми довольно грузными, но двигались проворно и совсем беззвучно. Павел тоже старался изо всех сил. Ему казалось: кожа штанов и куртки громко скрипит, и вот-вот раздастся сигнал тревоги.
Миновав три лестничных марша, компания остановилась, чтобы перевести дух.
– На каком этаже? – спросил Бурышкин.
– Седьмой, – отозвался Павел.
Бурышкин вздохнул и сплюнул:
– Топать еще и топать, – недовольно произнес он, – а у меня сердце пошаливает… и грыжа. Ладно, пошли…
Сейчас перед Павлом был совершенно другой человек. Исчезло позерство и фанаберия. Старик словно подтянулся, стал еще выше.
Перед знакомой дверью они остановились.
– Печатей почему-то нет, – шепотом заметил Бурышкин. – Может, там уже живут?
– Я же рассказывал: в прошлый раз мы вошли туда… ну с этими… Они, наверное, и сорвали
