одеваться в коридоре… Ну, недалеко от двери… Я не подслушивал специально, просто так получилось. Слышно из-за двери плохо, я разобрал только отдельные слова. Они вроде требовали от него закончить дела какие-то, если, говорили, не выполнишь – убьем.
– Так и сказали?!
– Вроде… Отец тут к двери подошел, и я испарился. Но, я думаю, не они вовсе его убили. Где Югорск – и где Магадан! И к тому же они требовали закончить дело не позже ноября.
– И все-таки он кого-то боялся?
– Да нет… Явного страха он не выражал. О своих рабочих делах говорил немного. Он вообще был какой-то…
– Какой?
– Не любил никого. Про всех говорил «дураки, дураки…». Все у него дураки были. Я, честно говоря, всегда думал: как же так, если он самый умный, почему мы бедно живем, даже машины у нас нет, да и квартирка… Сами видите. Мать вечно пилил. То не так, это не эдак.
Мальчик раскраснелся, глаза у него блестели, он явно старался выговориться.
– Я его, конечно, любил, но… – он запнулся, – он иногда казался мне деревянным, словно из березы его вырезали. Скучный, равнодушный. Оживлялся только, когда говорил о родине, о Югорске. Мне представлялось, он страшно жалеет, что уехал оттуда. Про завод рассказывал, про рыбалку, про своего отца, то есть моего деда. Мы, говорил, охотники из рода Охотников. Охотник тоже, даже ружья у него не было! Я ему раз сказал, мол, давай, папа, сходим на охоту.
Он, помню, аж побелел. Посмотрел на меня как на врага народа, но не ударил. Помолчал, потом говорит: «Я охочусь на очень крупного зверя… Таких в Москве, почитай, один будет».
– А что за зверь, не сказал? – подался вперед Безменов.
– Нет. А другой раз было. Сидим мы с ним, смотрим телевизор. Помню, какой-то праздник был. Седьмое ноября, что ли… Перед фильмом выступали его создатели, режиссер, актеры. Когда режиссер заговорил, папа прямо весь к экрану подскочил, смотрит во все глаза. А ведь очки не носил… зоркий. Чего, спрашиваю, ты там интересного увидел, ведь еще не кино, так… болтовня? Вот он, мой зверь, говорит, и пальцем тычет в экран, в этого режиссера. Я засмеялся, а он дал мне затрещину, до сих пор не знаю за что.
– А как фамилия режиссера?
– Не помню.
– Ну а фильм как назывался?
– Фильм? – мальчик наморщил лоб. – Надо подумать. Про войну. Как же… как же… Его потом еще раза два показывали. А! Вот! «Пастушка и танкист».
Безменов и Хохотва переглянулись.
– А еще что-нибудь ты помнишь? – спросил Безменов.
Мальчик пожал плечами.
– Может, мама знает, она придет через час, далеко добираться. А может, на кладбище поехала. Она часто туда ездит. На Востряковское. Тогда вообще появится к ночи. Помню, они все время ругались, а вот теперь…
Он не закончил, судорожно сглотнул, и из глаз его закапали слезы.
– Пойдем, – потянул Илью за рукав Хохотва.
– Может, у отца записки какие были, дневник? – не отставал Безменов.
Мальчик продолжал беззвучно плакать, не обращая внимания на вопрос.
Безменов и Хохотва, стараясь не шуметь, поднялись с дивана и вышли из квартиры, осторожно прикрыв за собой дверь.
– Кажется, зацепка? – спросил Хохотва.
– Кинорежиссер? Возможно. Фамилию узнать – один момент по названию фильма. – Он взглянул на часы. – Сейчас уже шесть. Все разошлись по домам, а завтра суббота, но действовать нужно сегодня, не теряя ни минуты: чую, промедлим, и парню – труба. Версия с кинорежиссером, на мой взгляд, довольно сомнительна. Но это хоть что-то. Как же его фамилия? Я помню эту картину. Очередной вздор. Пленный танкист, немецкая девушка… Что-то вроде этого. Любовь на фоне альпийского пейзажа. Замки, ледники… Он потом вступает в единоборство с целой дивизией «СС». Ересь, но как же его фамилия?
– Жаль, нет в живых Марьи Ивановны Шранк, – задумчиво произнес Хохотва.
– А это еще кто?!
– Смотрительница нашего музея, которую убили, помните, еще когда первый раз кости хотели похитить. Она раньше на «Мосфильме» работала гримершей. Всех там знала. Бывало, как начнет рассказывать разные сплетни про актеров, хоть уши затыкай. Матерщинница страшная.
– Она на «Мосфильме» работала? Слушай, и брат этой генеральши тоже. Помнишь, лифтерша сказала: «Начальник на „Мосфильме“, звали его Сергей Васильевич». Интересное кино получается. Давай, дорогой товарищ Хохотва Марк Акимович, я тебя сейчас завезу домой, потом в управление. Постараюсь узнать, кто снял замечательный фильм «Пастушка и танкист». Покойный Иона тоже говорил, что оборотень – большой человек, его просто так не ухватишь.
– А можно, я с вами поеду?
– Я, в общем, не возражаю, но что скажет твоя жена? Моя хоть привыкла.
– Я не женат, в разводе.
– Ах, так! Ну ладно, тогда перекусим – и в управление.
