задуманному им черному делу. Напротив, священнику почему-то казалось, что он шагает на дружескую пирушку. Возможно, подобные настроения вызывали булькающие в пакете баклаги. Однако в них содержалось отнюдь не вино, а отменный бензин марки «А-98». А быть может, благодушествовал отец Владимир потому, что перед самым выходом принял для храбрости сто пятьдесят граммов очень неплохого дагестанского коньячка. Как бы там ни было, чувствовал он себя превосходно. Отец Владимир даже принялся насвистывать какой-то неопределенный, но весьма залихватский мотивчик, но вовремя одернул себя. Нужно сохранять осторожность.
Вот и дом Картошкиных. Ни огонька. Все крепко спят. Вокруг тишина, только у сарая с заунывным однообразием цвиркает сверчок.
Отец Владимир, несмотря на относительную молодость, был несколько грузноват, да еще облачен в джинсы. Поэтому лезть через забор он не решился. Вместо этого священник избрал самый простой путь – подошел к калитке и осторожно потянул ее на себя. Калитка послушно отворилась. Удача способствовала ему. И он вошел во двор.
На мгновение отца Владимира посетила нелепая мысль: а то ли он делает? Но мстительный поп тут же отогнал ее. Раз уж решился на такое дело, назад пути нет.
Он на цыпочках подошел к самому порогу и вновь прислушался. Где-то в отдалении залаяла собака, ей вторила другая, но брехали они вяло, без злобы, скорее для очистки совести. Отец Владимир остановился у порога и задумался. Он собирался что-то сделать, вот только что? Ах, да. На случай, если кто-то внезапно захочет выйти во двор, нужно подпереть дверь снаружи. Конечно, потом, когда разгорится, подпорку он уберет… Обязательно уберет!
Поджигатель осмотрелся. Глаза его уже привыкли к темноте, и он разбирал отдельные предметы. У сарая стояла прислоненная к стене лопата. Как раз то, что нужно. Поп взял ее и подпер входную дверь. Теперь можно было выполнять основную задачу. Он достал из пакета пластиковую бутылку, отвинтил крышку и щедро оросил бензином нижний венец одного из углов дома. Полностью занятый своим грязным делом, поп и не подозревал, что за его действиями внимательно наблюдают.
А наблюдал за отцом Владимиром никто иной, как отец Патрикей. Свой пост поблизости от картошкинского подворья он занял еще загодя и терпеливо ожидал явления мстительного коллеги часа два, а когда тот появился и вошел во двор, отец Патрикей тоже приблизился к забору и стал смотреть, что делает собрат по стезе. Увидев, как тот подпер лопатой дверь, он от ужаса перекрестился, однако способности к действию не потерял, а тоже отворил калитку.
В отличие от своего собрата отец Патрикей был облачен в старенькую рясу черного цвета и почти сливался с окружающей тьмой. На ногах его были надеты галоши. Поэтому передвигался седовласый попик совершенно бесшумно. Он подкрался к отцу Владимиру и теперь стоял от него всего в нескольких шагах. Отец же Владимир тем временем, не выпуская пластиковой бутылки с бензином из левой руки, правой достал из кармана джинсов коробок со спичками и приготовился к поджогу. Он чиркнул спичкой и еще раз, для верности, решил пролить горючей жидкостью угол дома. В это мгновение со словами: «Остановись, сын мой!» отец Патрикей схватил поджигателя за руку. От неожиданности тот подпрыгнул на месте, причем от толчка бензин пролился на джинсы и кроссовки. Вывалившаяся из пальцев горящая спичка довершила дело. Одежда немедленно вспыхнула. Занялся и дом.
Отец Владимир истошно заорал и закрутился на месте. Между тем упавшая на землю пластиковая бутылка с остатками горючей жидкости тоже полыхнула, добавив пламени, и отец Владимир очутился словно бы в кольце. Куда бы он ни бросался, везде бушевал огонь. В довершение загорелся пакет со второй бутылкой.
Отец Патрикей, успевший отскочить, тем самым не попал в кольцо огня, и теперь бессмысленно прыгал на месте, пытаясь помочь отцу Владимиру. Однако толку от этого не было никакого.
– Горим! – заорали в доме. В дверь заторкали, но поскольку она была подперта, толку от этих толчков оказалось мало.
Теперь отец Владимир пылал уже целиком. Он зачем-то бросился к сараю, тем самым расширив зону возгорания. Отец Патрикей наконец догадался скинуть с себя рясу и набросил ее на пылающего коллегу, однако было уже поздно. Отец Владимир прекратил метаться по двору и упал на землю.
Послышался звук разбиваемых стекол. Из окон стали выпрыгивать обитатели картошкинского дома. В первую очередь Толик освободил дверь, потом вытащил из сеней два ведра с водой и облил угол дома. Рядом суетились близнецы и мамаша.
– На колонку бегите!.. – кричал Толик. – Воды давайте!
Славка и Валька схватили ведра и ринулись к колонке. Мамаша бестолково металась по двору и причитала: «Пожгли, пожгли…»
Однако пламя с дома было почти сбито, теперь горел только сарай.
– А это еще кто?! – спросил Толик, увидев на земле два тела.
– Поджигатели, надо думать, – предположили вернувшиеся с водой близнецы.
– Облейте-ка их, – скомандовал Толик. – Один вроде тлеет.
После того как требуемое было исполнено, присутствующие вновь принялись за борьбу с огненной стихией. На подмогу сбежались соседи, и через полчаса пожар был потушен. Только тут принесли фонари и стали пристальнее рассматривать тех, кого приняли за поджигателей.
– Ба! – воскликнул Толик Картошкин. – Да это наши попы!
Нужно заметить: оба священника являли собой совершенно жалкое зрелище. Отец Владимир вообще больше походил не на человека, а на головешку. Одежда и волосы сгорели, тело было сплошь покрыто запекшейся коркой. Он, казалось, не подавал признаков жизни, лишь время от времени по его обугленному телу пробегали волны дрожи, словно по крупу лошади, которую кусает овод. Отец Патрикей пострадал меньше. Лишь на руках его имелись ожоги, и местами слезла кожа. Однако вид старенького попика тоже был ужасен. Поскольку в попытках потушить своего коллегу он совлек с себя рясу, то теперь на нем имелось лишь исподнее, которое к тому же было черно от грязи и копоти. Такими же черными были лицо и волосы отца Патрикея. Однако он был в состоянии объясняться.
– Значит, вы, отец Патрикей, решили нас поджечь? – принялся за допрос Толик.
– Это не я, – замотал головой несчастный.
– А кто же тогда? – не отставал Толик.
– Не мог отец Патрикей, – заступилась за старенького попика мамаша Картошкина.
– Давай, батя, толком рассказывай, – строго потребовал Толик.
– Это он, – отец Патрикей указал на распростертое рядом с ним тело. – А я помешать хотел.
– Помешать, значится? Интересное дело получается. Один поп пришел поджигать, другой пришел ему мешать. Разъясни: с какой целью он нас жечь решил?
– «Скорую» нужно вызвать, – вмешался стоявший рядом Шурик, – а потом уже разбираться.
– Да он, кажись, помер, – отозвался один из близнецов.
– Ничего не помер, – сообщила мамаша Картошкина. Она только что закончила обследование тела. – Дышит.
– А поджечь он нас хотел, потому что я для него как бельмо на глазу, – вновь вмешался Шурик. – Забыть мне позора не может. А не с вашей ли подачи, батюшка? – обратился он к отцу Патрикею.
Старец потупил мутные очи.
– Сами вы в это грязное дело вмешиваться не желали, однако против того, что его выполнит кто-то другой, не возражали. Во всяком случае, нам о намерении отца Владимира поджечь дом не сообщили.
– Я хотел помешать, – пробормотал отец Патрикей.
– Вот и помешали. Только не совсем удачно. И он пострадал, и мы, и даже вы.
– Не жилец, – произнес один из близнецов, указав на отца Владимира.
– Это уж точно, – подтвердил другой.
– Погодите, ребята, выводы раньше времени делать, – одернул их Шурик. – Дайте-ка я на него гляну. – Он склонился над поверженным священником. – Дышит. А раз дышит, можно поднять. Вы как считаете, мамаша?
Дарья Петровна встала на колени перед отцом Владимиром, потом опустила свою голову к его голове, почти коснувшись ухом щели, которая совсем недавно была пухлогубым ртом.
– Дышит? – спросил Толик.
