– Вот уж не знаю. Чародейство, должно… Словом, я загорелся.
– А дом?
– Тоже загорелся. А… Еще этот появился… Отец Патрикей.
– Он-то тут при чем?
– Да черт его знает! Хотел не дать мне исполнить задуманное.
– Он что же, знал о ваших планах?
– Вроде того. – Отец Владимир зашнуровал второй башмак и выпрямился. – Кажется, все в порядке. – Он провел ладонью по голове. – Вот ведь гады какие… Волосы тоже сгорели…
– Погодите, батюшка. Я никак не могу понять… Если вы сильно обгорели, то почему на вас нет ожогов?
– А это что?! – священник ткнул пальцем в розовую лысину.
– Новая кожа, – не сдавался Иван. – Хотя и свежая, но без ран и волдырей.
– Там эта старуха со мной, кажется, что-то делала.
– И только? Вы, видимо, порядком обгорели, но выглядите, несмотря на эти пятна, совершенно здоровым. Ведь так?
– Вроде. А возможно, я и не особенно обгорел. Патрикейка-то, помню, тушить меня бросился.
Иван пожал плечами:
– Волосы сгорели полностью, а на голове ни одной язвы.
– Ну, не знаю… На все воля Божья.
– М-да. Весьма странные дела у вас в Верхнеоральске творятся. А народ почему веселится?
– Да не знаю я ничего! Чувствую только: этот придурковатый парень – Антихрист. И чем дальше, тем больше данное ощущение крепнет. Свершилось! Антихрист посетил наш мир и внес в него сумятицу и прелесть.
– Какую прелесть?
– Народ прельщает. Видите же, люди не работают, по улицам без дела бродят, танцуют, поют, а ведь сегодня не праздник. В церковь ходить перестали… Вот вам еще одна прелесть. Словом, грядет полнейший беспредел. Но я умываю руки. Хватит! Наборолся! Как еще жив остался. Пускай с ним Патрикейка сражается.
– А если он настоящий?
– Это еще почему?
– Только что сказали, «как жив остался». Был бы он Антихристом, наверняка бы вас ухайдокал.
Отец Владимир засмеялся:
– Зачем я ему? Ну, поучил малость…
– Сами себе противоречите.
– Для красного словца, мой друг. Каюсь. Ну да ладно. Идемте ко мне, выпьем по пять капель за спасение раба Божьего Владимира.
– Уж, извините, батюшка. Мне в другую сторону.
– Как знаете. Вы, насколько я понял, при нем вроде летописцем состоите. Еще одно Евангелие хотите накропать. Не советую. Берите ноги в руки и валите отсюда. Потому как настоящие события еще не начались. Попомните мое слово.
Но Иван не стал обращать внимания на пророчества отца Владимира. Он направился к Картошкиным.
Возле их дома, против обыкновения, оказалось довольно пустынно. Конечно, по улице шастали горожане, пребывавшие в приподнятом настроении, однако в картошкинскую калитку никто не ломился. Казанджий заглянул во двор. Здесь все свидетельствовало о недавнем пожаре. Едва заметный дымок поднимался от останков сарая, на земле, в тенистых местах еще не высохли лужи, на земле валялись пустые ведра, одним словом, во дворе царил тот хаос, который всегда характеризует место, в котором случилось несчастье. Однако лица людей, собравшихся на пепелище, не были угрюмы или хотя бы озабочены. Напротив, они светились каким-то отчаянным ликованием. Только физиономия Шурика сохраняла привычное для нее выражение отстраненного покоя. Легкая, ничего не значащая улыбка, вернее, усмешка играла на его губах.
Шурик сидел на скамейке возле крыльца, а вокруг теснились соратники. Рядом на скамейке, крыльце, табуретах разместились Толик, близнецы, Даша Плацекина, сам Плацекин. Мамаша хоть и не сидела, а стояла поодаль, сложив на груди морщинистые руки, но всем своим видом показывала, что она тоже «в деле». Увидев голову Ивана, выглядывающую из-за забора, Шурик махнул ему рукой, приглашая войти.
– Вот и летописец пожаловал, – заметил он.
Все радостно загомонили, словно только и делали, что ждали появления Ивана.
– Теперь, можно сказать, все в сборе, – продолжил Шурик. – И я хочу сделать важное сообщение. Дело в том, братья, что очень скоро нам предстоит расставание.
– Как?! Почему?! – послышались недоверчивые голоса.
– А потому, братья, что я вообще покину этот мир.
– Убьют тебя, что ли? – со свойственной ему прямотой спросил Толик Картошкин.
– Убьют не убьют, – спокойно ответствовал Шурик, – но вроде того…
Услышав подобные новости, собравшиеся пришли в страшное возбуждение.
– Кто посмеет?!. Да мы за тебя!.. – завопили близнецы.
– …Любому башку оторвем! – вторил им Картошкин.
– Скажи нам, кто хочет с тобой расправиться?! – кричала Даша. – Я тому глаза выцарапаю!
Даже Плацекин, хотя и не выразил словами свое негодование, однако вскочил с табурета и взволнованно зашагал по двору. Только мамаша, не меняя позы, иронически взирала на Шурика.
– А не пора ли подкрепиться? – неожиданно заметил тот, резко меняя тему.
– Нет, ты скажи толком!
– Правильно, – вдруг заключила мамаша. – Перед тем, как говорить о чем-то важном, всегда необходимо покушать. На голодный желудок суждения слишком резки, а дела кровавы.
Все в недоумении воззрились на нее, не понимая, о каких кровавых делах она толкует.
– Мы ночь не спали, – продолжала мамаша. – С красным петухом боролись… А теперь еще ты, – она в упор посмотрела на Шурика, – страху нагоняешь. Расслабьтесь, ребята. Давайте обедать.
– А сядем-то где? – спросил Толик.
– Да здесь же, во дворе. Стол из залы несите-ка сюда.
Все вдруг засуетились. Из дома выволокли старый круглый стол, раздвинули его, притащили все имевшиеся стулья и табуреты, а мамаша тем временем занялась стряпней. Примерно через полчаса вокруг стола, покрытого старенькой, чистенькой льняной скатеркой, расселась вся компания.
– Сегодня окрошка, – возгласила мамаша, таща перед собой огромную кастрюлю, доверху наполненную резаными овощами. – Толик, неси из погреба квас. Окрошка – самая еда по такой погоде.
Запотелая пятилитровая банка возвышалась посреди стола. В тех местах, где на нее падало солнце, квас красиво светился янтарным блеском. Рядом с банкой стояла кринка со сметаной, из которой торчала деревянная поварешка, а прямо на скатерти лежали крупно нарезанные куски деревенского хлеба.
– И еще кой-чего имеется, – сообщила мамаша, вытаскивая из-за спины бутыль с неведомой жидкостью, в которой плавали какие-то коренья.
– Самогонка?! – вскричал Толик. – Ты чего это мать творишь? Всю жизнь кричала: «Не пей, не пей!», а теперь сама наливаешь?
– Ничего сынок, сегодня можно, – непонятно заметила мамаша.
– Почему же именно сегодня? – не отставал Толик.
– Да как же?! От огня убереглись. Всем миром нас спасали…
– Ну, раз всем миром… – Толик иронически развел руками. – Тогда конечно. А не боишься: как снова на губу попадет, так потом не остановишь?
– Небольшая опаска, конечно, имеется, – усмехнувшись, сказала мамаша, – но, как мне кажется, напрасная. Думается, ты ее, проклятую, больше в рот не возьмешь.
– А вот мы сейчас проверим! – браво вскричал Толик. – Наливайте!
Когда разномастная посуда, стоявшая на столе, была наполнена окрошкой, залита сметаной и квасом, а
