— Получается, вы, сэр, единственный человек, кто знает, где находится этот клад.
— Я был таким человеком.
— Что значит был?
— Вы же не убиты.
— И с памятью у вас все в порядке.
— Да, да. У меня все в порядке.
Возбужденные собеседники решили конечно же, что Кидд понял, что проговорился, и теперь начинает путать следы.
— Так если вы в полном порядке, вы прекрасно представляете, где он лежит, этот сундук.
— Я прекрасно представлял это себе раньше. Теперь там этих денег нет.
— Что значит нет?
— Я их отдал.
— Кому?
— Капитану Каллифорду.
— Зачем?
— Я выкупил у него жизнь своего друга Базира.
— Мусульманина?
— Да.
— А разве мусульманин может быть другом?
Кидд снисходительно улыбнулся. Какие темные, несчастные, в сущности, люди.
— Конечно может.
— Я никогда в жизни не поверю, чтобы за какого-то поганого сарацина было заплачено сто тысяч фунтов, — раздался голос боцмана Игла, стоявшего, оказывается, за спинами передних слушателей.
Матросы опрометью, не дожидаясь команды, бросились прочь от капитанской камеры.
Все они отныне были уверены, что клад существует, просто Кидд не захотел сказать, где именно он спрятан.
Атмосфера перешептываний охватила «Одинокое сердце». Вскоре абсолютно все находившиеся на борту знали, что в трюме корабля находится человек, знающий, где зарыт клад стоимостью в сто тысяч фунтов.
А может, и больше чем сто.
В пользу этого мнения говорило многое.
Как его перевозят. Отдельная камера, кандалы.
Кто его перевозит. Сам губернатор Нью-Йорка и Массачусетса.
Это что же надо совершить, чтобы заслужить такого сопровождающего?!
Версии и домыслы рождались во множестве.
Выдумывались бог знает какие подробности и детали.
Когда к выдумщику возвращалась им самим же пущенная выдумка, он начинал верить в нее как в непреложный факт.
Эта атмосфера коснулась и воздуха офицерских кают.
Все их обитатели слыхали о военных подвигах капитана Кидда, всем казалось странным, что героя войны надобно держать в кандалах, даже если он в чем-то провинился.
Знает, где зарыты на Мадагаскаре сто тысяч фунтов?
Нет, это чепуха.
По крайней мере, очень похоже на чепуху.
Но чем-то же он заслужил такого сопровождающего, как лорд Белломонт!
Наверное, не выигранными восемь лет назад морскими сражениями.
Сто тысяч фунтов?
Нереально.
В денежном ящике пресловутого «Порт-Ройяла» не могло быть столько денег.
Правда, корабль был направлен самим Аурангзебом к Вильгельму Оранскому.
Говоря честно, на таком корабле могло быть все, что угодно.
Единственным человеком, кто не догадывался о настроениях и размышлениях команды, оставался лорд Белломонт. Он стоял слишком высоко надо всеми, даже над капитаном Киддом, чтобы до него могли долететь капли из кипящего котла матросских настроений.
Сто тысяч фунтов!
Не было такого человека на борту «Одинокого сердца», кто не прикидывал, как бы можно было разделить эти деньги.
Даже если половину отдать офицерам и капитану, останется пятьдесят тысяч. По пятьсот фунтов на брата.
От таких чисел начинала кружиться голова.
Впрочем, с какой это стати отдавать офицерам целую половину?
Хватит с них и трети. Итак, получится по три тысячи фунтов. Или около того.
Говоря о том, что лорд Белломонт был единственным, кто не догадывался о настроениях команды, мы допустили неточность. Таких людей было двое. Второй — капитан Кидд.
Его нисколько не занимало, какое впечатление произвели на матросов рассказы о кладе капитана Леруа. У него имелись свои объекты для мечтаний. Он часами лежал на спине с закрытыми глазами и беседовал с Камиллой.
Единственное, что заставляло его немного скучать, — это отсутствие света.
И вот однажды, когда он, по своему обыкновению, предавался приятным размышлениям в темноте, он услышал тяжелое дыхание справа от себя.
Кто-то приблизился к решетчатой двери, желая остаться незамеченным.
— Кто здесь?
— Извините, сэр, это я. Игл. Боцман.
— Почему же вы без… а, понимаю.
— Вот именно, сэр. У меня к вам дело, о котором не все должны знать.
Кидду почему-то стало невообразимо скучно. Он не знал, о чем пойдет речь, но был уверен, что она пойдет о неприятном.
— Мне кажется, сэр, что имеет место некая несправедливость по отношению к вам. Клянусь…
— Зубами акулы и хвостом сатаны.
— На ваш выбор. Мне кажется, вы достойны более уютной каюты.
Кидд невидимо усмехнулся:
— Пожалуй.
Боцман принял это слово за полное согласие.
— Одно ваше слово — и вы поменяетесь местами с этим индюком, губернатором Нью-Йорка.
— Да-а?!
— Нет ничего проще. Я лучше всех знаю настроения в команде. Две трети твердо на вашей стороне и готовы идти за вами куда угодно, хоть в глотку к самому черту.
— Вот как?
— Да. Я прощупал настроение нескольких офицеров, они не так верны присяге и короне, как может показаться. У штурмана, я это знаю точно, громадные долги…
— Что же он так?
— Карты, сэр.
— А я, представьте себе, в карты совсем не умею играть. Ну, совсем.
— Позвольте заметить, сэр, весьма ценная черта в капитане — отсутствие глупого азарта. Особенно когда идешь на серьезное дело.
— Что вы имеете в виду?
— Я думал, что вы и так все поняли. Но если угодно, могу сказать прямо. Мы готовы отдать вам корабль, а вы отведете нас к сокровищам Леруа. Не волнуйтесь, вы получите свою капитанскую долю.
— А какова она, капитанская доля?
