— Не я ль говорил, о Кухулин, — молвил Лаэг, — что навлечет на тебя бесчестье свидание с женщиной.
— Пойди же по следу ирландцев, о Лаэг, — сказал Кухулин, — выведай и расскажи велико ли их войско.
Пустился Лаэг но следу войска, отошел в сторону и, наконец, воротился.
— Словно хмель затуманил твой разум, о Лаэг, — молвил Кухулин.
— Твоя правда, — ответил Лаэг.
— Поднимись же на колесницу, я сам разузнаю о войске, — сказал Кухулин.
Поднялся на колесницу Лаэг, а Кухулин меж тем двинулся по следам войска, пригляделся к ним, отошел в сторону и, наконец, воротился обратно.
— Твой затуманился разум, о Ку! — молвил Лаэг.
— Неправда, — отвечал Кухулин, — ибо знаю, что было здесь войско числом в восемнадцать отрядов, а восемнадцатый порознь шел средь ирландцев.
Воистину многим был славен Кухулин: красотою, сложением и видом, даром пловца и наездника, даром игры в фидхелл и брандуб, Даром борьбы, поединка, сраженья, даром чудесного зрения и речи, даром совета, даром охотника, даром опустошителя и разорителя чужих земель.
— Хорошо, друг мой Лазг, — сказал Кухулин, — запрягай лошадей в колесницу и быстрей погоняй их бичом. Запряги колесницу и поворотись к врагам левым боком, дабы я знал, где вернее — спереди, сэади иль в центре сможем мы поразить их, ибо не жить мне, коль не смогу я сразить до заката врага или друга в их войске.
Ударил возница кнутом лошадей, повернулся К врагам левым боком и пустил колесницу к Таурлох Кайлле Море, к северу от Кногба на Риг, что зовется Ат Габла. Там вошел Кухулин в лес, ступил с колесницы на землю и с одного удара по стволу и ветвям срубил шест с четырьмя сучьями. Заострил он его и обжег и, написав сбоку письмена на огаме, метнул рукой с колесницы, да так, что две трети его ушли в землю и лишь треть оставалась снаружи. Вскоре заметил Кухулин двух юношей, двух сыновей Нера, сына Уатайра, сына Такайна, что спорили промеж собой, кому первому пристало ранить Кухулина и отрубить ему голову. Бросился на них Кухулин и, срубав всем четверым головы, насадил каждую на сук. Коней же с распущенными удилами пустил он по той же дороге навстречу ирландцам, а в колесницы положил обезглавленные тела врагов, покрытые спекшейся кровью, что сочилась из ран на остовы колесниц. Ибо не в обычаях Кухулина и не по нраву ему было отбирать у мертвых коней, одежду или оружие.
Вскоре увидели ирландцы коней, что влекли обезглавленные тела ушедших вперед воинов, тела, источавшие кровь на остовы колесниц. Те, кто шел впереди, дождались идущих за ними, и всех ирландцев охватил ужас. Меж тем, приблизились к ним Фергус, Медб, семеро Мане и сыновья Мага. Так повелось, что куда бы ни отправлялась Медб, брала она с собой девять колесниц. Две из них ехали впереди, две сзади, да две по бокам, а в середине колесница Медб, так что ни комья земли от копыт лошадей, ни пена с их удил, ни пыль, что вздымало могучее войско, не могли донестись до нее и запятнать золотую корону.
— Что это? — спросила Медб.
— Не трудно ответить, — воскликнули все, — это кони ушедших вперед воинов и их обезглавленные тела в колесницах.
Стали держать меж собою ирландцы совет и решили, что шло на них войско уладов, ибо приняли случившееся за дело рук многих и знак приближения великой армии. И решили ирландцы послать вперед к броду Кормака Конд Лонгас, ибо случись ему встретить уладов, не стали б они убивать сына своего короля. Пустился в путь Кормак Конд Лопгас, сын Конхобара, с тридцатью сотнями воинов, чтобы узнать, кто был у того брода, но когда подошел к нему, увидел лишь сучковатый ствол с четырьмя головами, стоящий в потоке, стекающую по нему кровь, следы колесниц да одинокого воина, уходившего к востоку.
Меж тем приблизились к броду лучшие мужи Ирландии и принялись разглядывать ствол и гадать, кто учинил здесь побоище.
— Как зовется нынче этот брод, о Фергус? — спросил Айлиль.
Ат Грена, — отвечал тот, — а с этого дня и вовеки Ат Габла в память сучковатом стволе. И пропел Фергус:
После той песни промолвил Айлиль: Дивлюсь я и разум не в силах понять, о Фергус, кто б мог срубить этот ствол и погубить четырех, что шли впереди нас.
— Лучше уж ты подивись и размысли о том, — отвечал Фергус, — кто с одного удара срубил этот сучковатый ствол, обточил и заострил его, да одной рукой метнул с колесницы так, что на две трети вогнал его в землю и лишь одна треть осталась снаружи. Не вырубали для него ямы мечом и прямо в каменистую землю вошел он. Лежит теперь заклятье на ирландцах, ибо не ступить им на дно брода, доколе один из них не вырвет рукой этот ствол так же, как был он поставлен.
— Вырви из брода ты сам этот ствол, о Фергус, — молвила Медб, — разве не с нашим войском ты в походе?
— Подведите ко мне колесницу, — сказал на это Фергус.
Взошел Фергус на колесницу и принялся тащить шест, но на мелкие куски и щепки развалилась под ним колесница.
— Подведите ко мне колесницу, — снова сказал Фергус.
Подвели к нему колесницу, но и она развалилась па мелкие кусочки и щепки, лишь только стал воин выдергивать ствол.
— Подведите ко мне колесницу, — в третий раз молвил Фергус, но снова остались от колесницы одни обломки ц щепки, когда изо всех сил пытался он выдернуть ствол.
Так развалились под ним па мелкие куски семнадцать колесниц коннахтцев, и все ж не сумел Фергус вырвать из брода тот ствол.
— Оставь это, о Фергус, — молвила наконец Медб, — довольно крушить колесницы моих людей, ведь коли б не ты, давно б мы настигли уладов и поживились скотом да иною добычей. Знаю, что замыслил ты