Робеспьер и его сторонники сначала хотели полностью покончить с монархическим прошлым. Особенно отчетливо эта проблема начала решаться после прихода большевиков к власти, которые объявили все прежние обязательства России недействительными и хотели подчинить внешнюю политику целям мировой революции. Но постепенно реальные политические интересы заставили большевиков перейти к нормальной дипломатии, разумеется с учетом нового революционного содержания советской внешней политики.
Все схожие вопросы встали перед руководством России сразу же после 1991 года. У нас сейчас идут оживленные споры о содержании российской внешне политики вначале 90-х годов. Я бы воздержался от критических стрел. Это был переходный, трудный этап, когда на поверхности были и вопросы методологии и конкретные проблемы. Требовалось время для выработки новых ориентиров и для понимания новой ситуации, в которой оказалась Россия и все мировой сообщество.
I этап российской внешней политики можно датировать с 1991 по 1993–1994 годы.
В этот период делались первые попытки определить новую российскую идентичность и сформировать направления и приоритеты российской внешней политики. Россия подтвердила прежние обязательства Советского Союза, будучи официально признана его правопреемником.
Именно в этот период Россия окончательно перестала напоминать осажденную крепость и объявила о своем органическом вхождении в мировое сообщество.
Все упомянутые выше вопросы методологии были связаны прежде всего с периодом начала 90-х годов. Формирование нового социально-экономического строя, отказ от прежней идеологии, абсолютная смена окружения (из враждебного на благоприятное) – со всем этим столкнулись российские лидеры в начале 90-х годов.
В какой-то мере начало процесса перемен относилось еще к эпохе Горбачева, когда рухнула социалистическая система и явно обозначился конец холодной войны, когда Советский Союз объявил о приоритете общечеловеческих ценностей (права человека, принципы гласности и демократизации и т.п.). Советский Союз не только признал европейскую интеграцию, но и объявил о строительстве общего 'европейского дома'.
На этой основе в первый период российской внешней политики преобладала эйфория и многочисленные иллюзии.
Руководители России заговорили не только о партнерстве, но и о дружбе со странами Запада, в том числе и с США.
В те годы казалось, что наследие холодной войны уже почти преодолено. Этому во многом способствовало и экономическое взаимодействие; мировые фонды и банки заявляли о решимости помогать России. Для многих специалистов-политологов главный вопрос состоял в выборе наиболее предпочтительной модели – немецкой (по типу реформ Эрхарда) или шведской.
Во внешних делах было весьма распространено ощущение, что Россия больше не нуждается в прежних идеологических союзниках и что в новых условиях отношения с Западом Россия мало нуждается в старых связях со многими странами Азии и Африки.
В МИД происходила массовая смена кадров. Собственно 'дипломаты' эпохи Громыко начали уходить уже в самом конце 80-х годов. Теперь же в начале 90-х начался массовый приток новых более молодых сил.
Но в этот период довольно быстро обнаружились большие сложности и противоречия. Так собственно бывало в периоды многих мировых катаклизмов и перемен. Началось отрезвление от иллюзий.
Прежде всего, возник острый внутренний кризис, серьезно повлиявший на международные дела. Экономические реформы выявили свою противоречивость, в стране нарастало социальное напряжение, поляризация общественных сил и глубокое разочарование различных слоев населения. На этой основе росло снова разочарование в Западе и его искренности и способности помочь российским реформам.
Этому способствовали и действия стран Запада. Они наращивали связи с бывшими республиками Советского Союза, создавая ощущение, что Россия снова попадет в изоляцию, лишенная прежних возможностей и амбиций.
В стране нарастали националистические настроения, стремление к обретению Россией новой идентичности. Оживилось стремление доказывать 'русский особый путь' не только не тождественный, но даже противостоящий Западу.
Раздражение российских элит подогревалось событиями в Восточной и Центральной Европе; бывшие советские союзники и сателлиты стремились в НАТО и в Европейский Союз, высказывая подозрительность и недоверие в отношении России.
Россия вступила в новый этап своей внешней политики, датируемый примерно 1993-1999 годами.
К тому же на Западе уходили с политической сцены старые российские союзники – Коль, Миттеран и др.
Отрезвление от иллюзий проявилось в понимании важности азиатского направления в российской внешней политике и прежде всего, связей с Китаем и Индией.
В отношении с Западом менялась даже терминология: вместо слов о дружбе и стратегическом союзе появились слова о партнерстве и прагматическом сотрудничестве.
К концу этого периода в Москве почувствовали нарастающую опасность господства США и НАТО. В российском МИД появилась идея многополярного мира как антитезы однополярного американского преобладания.
Апогеем таких трансформаций стали действия НАТО в Югославии, грозившие подорвать прежние международные институты и установления.
В России росло стремление активизировать свою политику, в том числе и там, где она имела дивиденды во времена Советского Союза.
Как это часто бывало в истории, отход от прежней эйфории и переход к более прагматическому курсу, сопровождавшийся большей сбалансированностью с Западом, вызывал в странах Запада ощущение, что Россия возвращается к своим имперским амбициям; соответственно усиливались и антирусские настроения.
Но в российском общественном мнении ситуация менялась – антиамериканизм снова начал распространяться в различных слоях населения.
В этих условиях Россия вступила в третий этап, начавшийся в 1999 году.
Лидеры страны заговорили о прагматизме как главной составляющей российской внешней политики.
Внутри страны преобладает идея укрепления российской государственной вертикали, нарастает стремление наведения порядка и борьбы с преступностью, коррупцией и бюрократизмом.
В то же время новые российские лидеры подтвердили и проводят в жизнь либеральный курс в экономической сфере, закрепляя тем самым перемены в экономическом и социальном строе страны в 90-е годы.
На этой основе можно обозначить и характерные черты российской внешней политики в конце XX и в начале XXI столетия.
Внешняя политика России ныне стала более сбалансированной и четкой. Руководители страны повторяют часто слово 'прагматичный', имея в виду внешнеполитический курс; но это отнюдь не должно означать наличие концептуальной основы и ясного понимания целей и направлений политики.
Одна из задач сегодня – ясное осознание взаимодействия национальных интересов России и целей мирового сообщества. Или они будут находиться в состоянии гармонии или конфронтации. Россия пытается сделать свой курс многовекторным, стремясь к действиям и на Западе и на Востоке.
Новый фактор российской политики – защита интересов российского бизнеса, содействие осуществлению экономических реформ.
Россия также не имела в прошлом опыта многопартийности и контроля за внешней политикой внутри страны. Речь идет, прежде всего, о прагматическом измерении. Большинство стран имеют в этом отношении длительный опыт, но российская дипломатия только еще начинает осваивать опыт молодой российской парламентской демократии.
Российская дипломатия находится в процессе поиска наиболее оптимального взаимодействия с Государственной Думой, при котором существует парламентский контроль и самостоятельность Президента,
