одна из всего старого состава редакции осталась на прежнем месте. Все остальные или переменили места, получив повышения, или ушли из редакции. Она одна не покинула свой пост в маленькой приемной неподалеку от дверей редакторского кабинета. Люда — хранительница всех редакционных традиций и незыблемых газетных законов, барометр, безошибочно показывающий не только настроение редактора и всего редакционного аппарата, но и предсказывающий все надвигающиеся штормы и штили. Кроме того, ей можно было говорить все: Артем называл ее «мавзолеем всех тайн и секретов» и особенно ценил за это.
Передавая пакет, Люда сообщила:
— А у вас юбилей. Поздравляю.
— С чем?
— Забыли? Сегодня ровно пять лет, как вы начали работать в газете.
Пять лет! Артем с удивлением, почти со страхом, посмотрел на пакет.
Решив, что он поражен тем, что она ему сообщила, Люда посочувствовала:
— Бежит время-то.
— Время? — Артем бросил пакет в портфель. — А зачем ему бегать?
— Так говорят. И, наверное, оно так и есть…
Спускаясь по широкой лестнице, Артем представил себе, как бежит время, и тащит на себе все людские ошибки и промахи, чтобы в какую-то подходящую минуту опрокинуть их на человека. Вряд ли оно может бежать с таким-то грузом. Тащится. Это человек, который вечно торопится, думает, будто время тоже суетится и спешит неизвестно куда. А время идет своим чередом. И вот прошло пять лет с того дня, когда он впервые переступил редакционный порог. Отчаянная решимость и сознание своей бездарности боролись в нем, но Семен — друг и благодетель, которому чужды всякие сомнения, — так стремительно протащил его через все двери, что Артем не заметил никакого порога. Не отметил торжественного первого шага. Да и потом тоже было не до того, И вот прошло пять лет, и он снова оказался на том же рубеже: интересно, как он выглядит?
Подойдя к выходу, он не обнаружил никакого порога. Серые щербатые камни невысокого крыльца переходили за дверью в такие же серые, но только полированные камни, которыми был выложен пол вестибюля. Между ними только узкая щель, да под самой дверью истертая подошвами железная полоса шириною в ладонь. Вот и все — никакого порога, как такового, нет, никакого рубежа обнаружить не удалось. Переступать было нечего.
Перешагнув несуществующий порог, Артем сразу же натолкнулся на Семена. Стоит, небрежно прислонясь к желтоватой «Победе» и покручивает на пальце цепочку с ключиком зажигания. Вид самодовольный и слегка озабоченный, как у всех шоферов-любителей, которые, как известно, с презрением относятся ко всему остальному, немоторизованному, населению. Плюет на весь мир и, как всегда получается в таких случаях, попадает в самого себя.
— Тебе куда? — снисходительно спросил он, не считая себя обязанным хотя бы поздороваться. — Садись, подкину…
— Это и есть твоя «великая цель»?
— А что, плоха?
— Ничего. Желтенькая.
Поняв, что Артем посмеивается над ним, Семен почесал ключиком волосатые, по локоть обнаженные руки:
— Вообще-то народ пошел завистливый.
— Малосольный ты… — вздохнул Артем. Он и в самом деле завидовал, но только не Семенову уменью выколачивать деньги и тем ублажать себя, тешить свое самомнение. Завидовал он машине, которая в самом деле была великолепна.
— Нет, — сказал он, — не то.
— Да я и не про тебя. — Семен, кажется, слегка смутился и, чтобы скрыть это, поднял капот, демонстрируя все превосходные качества своей машины. — Тянет, как зверь.
Да, сказать нечего: внутри машина оказалась еще великолепнее, чем снаружи. Сердце поэта и механика вздрогнуло. Но Артем не позволил ему очень уж разыгрываться.
— Хороша, — проговорил он, стараясь, чтобы и его улыбка получилась такой же кислой и снисходительной, как у Семена.
Но все его старания оказались напрасными: Семен нырнул в машинное нутро, сосредоточив все свое внимание на какой-то детали. Он как бы повернулся ко всему миру, и к Артему в том числе, своим задом, обтянутым полосатенькой полушерстью. Презираемый Семен успешно идет к своей цели и добивается своего. Пусть мелкого, полезного только ему одному, но своего. Уж он-то не позволит себе свернуть и тем более предать свою мечту.
— А дальше что? — спросил Артем.
Из-под капота глухо донеслось:
— Не понял, о чем ты. — Зад исчез, показалось лицо, слегка покрасневшее от работы в неудобном положении.
— Мелковато вроде… — сказал Артем.
— Машина-то! Не велосипед все-таки.
— Я серьезно. Машина — это хорошо. Очень хорошо. Ну, а к машине-то еще что?
— К машине? — Семен опустил капот. — К машине еще гараж требуется.
— Ну и все. — Артем отступил к редакционной двери. — Не получился у нас разговор.
Но Семен так не считал. Он тоже подошел к двери и назидательно сказал:
— Это потому, что для тебя автомобиль — причина потрепаться, а для меня — средство передвижения.
— Убил! Хотя тебя всегда потягивало на философию.
— Нет. Я — человек удачливый и потому добродушный. Мне жить очень нравится. Философствуют неудачники, для утешения самих себя.
— Здорово сказано! А ну, поддай еще чего-нибудь.
— За что я тебя люблю, так это за то, что с тобой не заскучаешь, — с готовностью отозвался Семен. — Тебе от одной девчонки привет.
— От кого?
— Никогда не догадаешься. Помнишь Нинку? В кленовой короне. Она сейчас в сельскохозяйственном учится. Девка — во! Красючка. И на язык, вроде тебя, беспощадная. Дикая, как тигрица. Я ее пока что на машине прокатываю…
Снова Старый Завод ворвался в жизнь Артема, и он только сейчас почувствовал торжество его власти над собой. Именно сейчас, а не утром, когда позвонил Агапов, и не тогда, когда Люда вручила ему пакет. Все это взволновало Артема, как будто сама принцесса Нинка, развевая по ветру короткие волосы с застрявшей в них веточкой брусники, проскакала на одичавшем от бешеного бега рыжем коне. Пронеслась, как мечта.
И рядом Семен, преждевременно начинающий жиреть, солидно посапывающий, расчетливый прожигатель жизни.
— Она такая, знаешь, спортсменка. Самбо изучает или еще что-то такое, сильно впечатляющее… — Он осторожно погладил свой подбородок.
— И уже тебе попало? — спросил Артем.
— Было дело, — самодовольно и в то же время угрожающе проговорил Семен. — А я — настойчивый…
— Вот что, — задумчиво проговорил Артем, положив руку на Семеново плечо. — Если ты что-нибудь допустишь с Нинкой, обидишь ее как-нибудь, будет тебе худо жить на свете. Уяснил?
— В общем, да… — Семен тоже почему-то задумался, чем слегка озадачил Артема. Задумчивый Семен! Таким его, наверное, никто еще не видывал. Что он замышляет?
На всякий случай Артем предупредил:
— Приятно слышать. Ты всегда отличался понятливостью. А за эту девочку, между прочим, я
