покачала головой, как бы жалея, что приходится объяснять такие простые истины.
— Ты пришла говорить совсем не о том, — напомнил Артем.
— Да. И, кажется, не вовремя. Жалею, что не учла… Вот когда ты успокоишься, освободишься от всяких… — Она помахала рукой и понимающе улыбнулась: — Настроений…
— А я считаю, что надо все сказать. До конца все. Теперь у меня не будет никаких других настроений.
— А я не хочу ни о чем сейчас говорить. — Нонна еще раз улыбнулась и скрылась за дверью. Ушла от разговора, убежала. Надо ли догонять ее? Или уже не надо разговаривать, а делать то, что задумал?
Приняв такое решение, Артем прежде всего позвонил Алле и, уже не опасаясь, что кто-то может услышать его разговор с ней, сказал, что сегодня он не придет. Она, не расспрашивая ни о чем, ответила: «Плохо, но переживем». Ее низкий голос прозвучал успокоительно, как колыбельная песня.
Коридор слабо освещен одной только лампочкой над телефонным аппаратом. Артем выключил ее и постучал к матери. Она сидела у туалетного столика, склонившись над книгой.
— Это ты с ней разговаривал? — спросила она, продолжая читать.
— Да. Ее зовут Алла. Та, что у меня на стенке. «Неизвестная».
Мария Павловна сняла очки.
— Ты хорошо все обдумал?
Она сразу постарела после смерти мужа, но ни за что не хотела этого замечать и от других требовала того же и очень сердилась, если кто-нибудь говорил ей, что она изменилась.
Выслушав отчет сына о недавнем разговоре с женой и о его твердом намерении довести все до конца, она ни о чем больше не расспрашивала и, ничего не советуя, просто сказала:
— Отец был бы недоволен. Но мы бы уговорили его, хотя это почти невозможно. Я думаю, в конце концов он бы согласился. — Проговорила она это с такой озабоченностью, будто ждала, что сейчас отец войдет и ей придется пойти на все, чтобы он не мешал сыну.
— Да, — сказал Артем, — я очень жалею, что тянул так долго.
— Только не обижай Нонну. Я не люблю ее, ты знаешь, но ее любил ОН, и я не хочу ей зла.
— Самое большое зло для нас обоих — продолжать этот затянувшийся самообман.
— У вас сын. Ты и о нем подумай.
Этот совет матери, которая так любила его, своего сына, и почти равнодушна к внуку, заставил его призадуматься. Ответственность за сына! Впервые, с тех пор, как стал отцом, Артем задумался над этим. Сын родился в самое тяжелое время, когда Олег Артемьевич доживал последние дни. Внука он увидел, когда уже не вставал с постели.
Почти сразу после похорон Нонна увезла сына к своей матери. Оградив мужа от всех волнений, связанных с ожиданием ребенка и самими родами, волнений, которые Нонна считала «примитивными», она навредила своему сыну. Отцовское чувство у Артема, приглушенное в самом зародыше, дало тощие всходы. И если Нонна считала вполне естественным и очень «современным» поручить воспитание сына своей матери, то возражений у него не возникло. И сейчас, когда ему напомнили о сыне, он признался:
— Да, тут дело сложное. Но ты не беспокойся, я во всем разберусь.
На другой день он подал заявление с просьбой освободить его от должности, которую, согласно приказу, он занимал временно. Его пытались удержать, уговорить и даже приказать, но так как в свое время другого приказа издать не удосужились, то его отпустили. Перед тем как окончательно покинуть институт, он зашел в аудиторию, носящую имя отца.
Большая комната — высокие старинные окна, плавно закругленные сверху, полосы солнечного света на столах и на противоположной стене и дымчатый сумрак под потолком придавали ей некую торжественность. И тишина, как туго натянутая струна, звенящая даже от дыхания. Все это почему-то напомнило Артему сосновый бор в светлый жаркий день.
Глаза отца на портрете показались Артему печальными. «Ничего, — подумал он, — потерпи. Скоро тут будет не тихо и не торжественно. Тут такое будет! Да ты и сам это знаешь. А мне уж невмоготу стало, пойми ты это…»
Он и еще бы продолжал мысленно разговаривать с отцом, но тут он услыхал за дверью очень знакомые шаги. Нонна. Вот кого совсем сейчас не надо, но, поскольку это неизбежно… Он даже не успел отойти от портрета, а она уже оказалась в аудитории.
— Так и знала, что ты здесь. Стыдно, да? Ты ведь совестливый и сентиментальный. Мне сейчас в канцелярии все сказали. Как ты мог?
— Здесь не место для такого разговора, — пробормотал Артем.
— Ничего. Я могу разговаривать в любом месте, и все будут на моей стороне.
— Это ничего не значит. — Он направился к двери. — Поговорим дома.
— Еще одно, — остановила его Нонна. — На развод я никогда не соглашусь. Предупреждаю. Никогда и ни за что! — выкрикивала она уже ему вдогонку.
Ее слова перекатывались и гремели в пустой аудитории, как в сосновом бору, но только уже не было ни тишины, ни торжественности.
Теперь ничто не мешало Артему жить так, как надо. Как надо ему самому, а не так, как кому-то хотелось устроить его жизнь.
Захлопнув за собой двери института, он вышел на улицу, сверкающую всеми красками августовского полдня. Половина первого — если поднажать, то еще можно застать Агапова на месте и сразу же обо всем договориться. Надо начинать новую жизнь, и нечего с этим тянуть, тем более, все уже продумано и взвешено.
Оперативка закончилась, и Агапов только еще собирался уходить. Выслушав Артема с явным одобрением, он спросил:
— Что ты теперь намерен делать?
Хотя прекрасно это знал.
— Буду жить в полное свое удовольствие!
— Это как?
— Работать в газете. Только в газете!
— Это мы приветствуем.
— Ну и, может быть, писать стихи.
Агапов взял красный карандаш, и в центре чистого листа бумаги появились буквы «П» и «О». Подумав, он заключил их в плотное кольцо, проговорил сурово:
— Поэтом можешь ты не быть…
«ПО». Артем все понял: сейчас ему предложат производственный отдел, и приготовился к отпору.
— Правильные слова для тех, кто может не быть поэтом. Только, знаешь, не надо запирать меня в этот отдел.
— А что ты хочешь?
— Природа и общество — вот какой отдел пора учредить в каждой газете. Доказательства требуются?
— Нет, — сказал Агапов и нарисовал между «П» и «О» жирную букву «И». Потом он сказал: — Да, да… — и старательно начал отводить от круга лучи, как у солнца, сотворенного детской рукой.
Артем подумал, что редактор, наверное, никогда не жил в свое удовольствие, иначе говоря, никогда не делал того, к чему лежит душа. Он привык выполнять задание и требовать того же от других. Трудно от него ожидать сочувствия.
— Как у тебя с тем материалом? Проверил? — спросил он.
— Вот с него я и начну, — ответил Артем с такой определенностью, как будто главное уже было решено и требовалось только обсудить детали. — Для полной проверки мне надо побывать на месте. Поеду на Старый Завод, поживу там дня три-четыре.
Такое предложение вполне устраивало Агапова, но, подписывая командировку, он все же сказал:
