— В целях безопасности мы все сейчас на время покинем эту комнату. Все, кроме вас, мистер Скотт. Вы останетесь.
Такое положение дел меня мало устраивало, мне бы хотелось уйти со всеми вместе.
В церкви началась суета. Люди Вилламантеса стали дружно вытаскивать на улицу какие-то ящики. Готовятся к эвакуации, подумал я, ну что же, отлично! Один из мексиканцев подошел к своему шефу и протянул ему увесистую пачку исписанных листков бумаги. Тот взял ее и сунул себе во внутренний карман пиджака.
Охраняемый конвоиром доктор Баффингтон, стоявший в нескольких футах от меня, грустным голосом произнес:
— Это мои записи. Все, что я успел для них сделать. Лучше бы они меня сразу пристрелили.
Конвоир подтолкнул его к выходу. Тем временем Вилламантес громко отдавал распоряжения. Единственным знакомым для меня испанским словом было «pronto», то есть «быстро». Закончив кричать, он повернулся в мою сторону и вынул из кармана револьвер. Не проронив ни слова, Вилламантес, стоя от меня на приличном расстоянии, направил дуло мне в живот. Я понял, что разговаривать он со мной больше не будет, просто пристрелит, да и только. Я весь напрягся, чтобы опередить выстрел и наброситься на этого ублюдка, но тут Бафф, вырвавшись из лап державшего ее мексиканца, с криком кинулась к Вилламантесу в надежде схватить его за руку.
Услышав крик, Вилламантес резко повернулся и ударил подбежавшую к нему Бафф револьвером по голове. Девушка закачалась и рухнула на пол. Я кинулся было на него, но на улице раздались пулеметные очереди.
Вилламантес, раскрыв рот и выпучив глаза, на секунду остолбенел. Он понял, что означала эта стрельба за пределами церкви. Затем, резко повернувшись, он бросился к двери, ведущей в подвал. Я кинулся за ним вдогонку, но вынужден был упасть на пол, так как Вилламантес, обернувшись на ходу, дважды в меня выстрелил. Но, к счастью, в спешке он промахнулся, и пули просвистели у меня над головой. Тем временем глава центра подбежал к двери и исчез в ее темном проеме.
Поднявшись с пола, я бросился за ним. Выбежав на площадку каменной лестницы, я, чтобы не быть удобной мишенью на фоне ярко освещенного дверного проема, захлопнул за собой дверь и, быстро сбежав по ступенькам в подвал, упал и перекатился по холодному и сырому земляному полу. Я ожидал, что Вилламантес, услышав мои шаги, выстрелит, но, к моему удивлению, выстрела не последовало. Я замер, в надежде услышать его дыхание, но в темном склепе было тихо. Неожиданно кромешную темноту прорезала слабая вспышка света. Она на мгновение осветила иссохшие лица мумий, но Вилламантеса я так и не увидел. Но откуда под землей мог вспыхнуть свет? Молния, осенило меня, когда в склепе вновь ненадолго посветлело, значит, из него есть выход наружу.
Я кинулся по длинному проходу в конец подвала, откуда до меня донесся шум дождя. Чем дальше я пробирался по подвалу, тем светлее становилось вокруг, а воздух в подвале — свежее. Я уже мог разглядеть на полу оставленные Вилламантесом следы. В конце коридор становился уже и уходил вверх, и я, вскарабкавшись по нему, оказался на поверхности. Рядом лежал деревянный щит, которым явно прикрывали вход в подземелье. Возле щита я увидел холмик свежей земли. Она наверняка ссыпалась с щита, когда Вилламантес, выбираясь наружу, открыл лаз. Я оглянулся. Позади меня стояла каменная стена, за которой слышалась пальба: пулеметные очереди стрекотали вперемежку с одиночными выстрелами, на территории центра шел настоящий бой. Там солдаты генерала Лопеса смогут справиться и без меня. У меня была другая задача: не дать улизнуть Вилламантесу.
Небо над головой было черным-черно, шел проливной дождь. Я огляделся по сторонам и не долго думая побежал туда, где было темнее всего. Через минуту-другую я остановился, поняв, что бросился в погоню сгоряча. Какую угрозу я, безоружный, хромоногий, с больным плечом, могу представлять для Вилламантеса. Но повернуть назад я не мог. Еще несколько минут, и этот ублюдок уйдет от возмездия, если только уже не ушел. Прямо над моей головой сверкнула яркая молния, и одновременно с ее ослепляющей вспышкой грянул такой силы гром, что земля под моими ногами задрожала. И в короткое мгновение ослепительного света я в двадцати ярдах от себя увидел Вилламантеса.
Он пытался встать на ноги, но, когда ему это удалось, поскользнулся, закачался и снова упал в грязь. Я со всех ног, не раздумывая, кинулся к тому месту, где его только что высветила молния. Вилламантес, должно быть, услышал, как под моими ногами зачавкала глина, потому как вскоре прогремел выстрел. Пуля, просвистев, пролетела мимо. Я кинулся на вспышку, и он вновь выстрелил на звук моих шагов, и снова промахнулся. Еще мгновение, и я уже, приготовив для удара правую руку, набросился на Вилламантеса.
Удар пришелся по его руке, которую мой противник выставил, защищаясь, вперед. Он свалился в грязь, и я, падая, подмял его под себя. Поначалу ему удалось высвободиться, но я, вцепившись рукой в его пиджак, дернул Вилламантеса на себя и принялся колотить его по лицу и горлу. Поймав мою руку, которой я орудовал словно мясник топором, Вилламантес мертвой хваткой сжал мне запястье. И тут я голым плечом ощутил прикосновение холодного металла. Я второй рукой схватил его за локоть руки, в которой он держал револьвер. Навалившись на противника всем телом, я свалил его на землю и, во второй раз подмяв под себя, провел ладонью по предплечью, подбираясь к оружию. Мне оставалось только вывернуть ему кисть, которой он сжимал рукоятку револьвера. Но я немного опоздал. Он успел нажать на спусковой крючок, и пуля обожгла мне бок. Перекатившись с Вилламантесом по земле, я перевалил его через себя и, придавив своим телом, скользнул пальцами вниз по его запястью. Он так неожиданно и сильно дернул рукой, что я чуть было ее не выпустил.
Некоторое время мы лежали почти неподвижно, крепко вцепившись друг в друга. Мышцы наши были напряжены. Преимущества в силе ни он, ни я не имел. Вилламантес лежал на спине, а я, распластавшись на нем, упирался в его грудь подбородком. Он все еще был чертовски силен, а я уже чувствовал, что начинаю слабеть. Те физические и моральные пытки, которым подверг меня этот мерзавец, не могли не сказаться на моем состоянии. Я попробовал выдернуть руку из его железкой клешни, но потерпел неудачу. Когда я попытался сильнее сжать его руку, в которой был револьвер, он, преодолевая мое сопротивление, стал медленно поворачивать ее, намереваясь направить дуло мне прямо в грудь. Я напрягся так, что у меня кровь застучала в висках. Ненадолго мне удалось удержать руку Вилламантеса, но потом она снова стала поворачиваться. С каждой секундой силы мои таяли. Вымазанные в грязи, мы рычали и фыркали, словно дикие животные. В этой схватке один из нас должен был непременно погибнуть. Ощущение близкой развязки заставляло нас обоих отчаянно сопротивляться. «Я должен его убить, я должен его убить», — мысленно твердил про себя одну и ту же фразу я, пока продолжалась схватка. Мышцы на руках Вилламантеса от напряжения были тверды как железо. Я представил, как через несколько секунд он все же повернет револьвер, выстрелит и уйдет от возмездия за свои кровавые деяния, а я, поливаемый дождем, так и останусь лежать в грязи.
Вновь небо над нами прорезала молния, и в ее ярком свете я увидел искаженное злобой лицо Вилламантеса. Стиснув от напряжения зубы, он лежал подо мной, откинув назад голову. Его шея с напряженными мышцами и вздувшимися венами находилась всего в нескольких дюймах от моего лица. Неожиданно в моей памяти всплыл случай, произошедший с одним моим приятелем, солдатом, прошедшим войну в Корее. Оказавшись в «лисьей норе», прорытой партизанами, он натолкнулся на китайца, с которым у него, как и у меня с Вилламантесом, завязалась схватка. Приятель, не имея возможности применить оружие, просто перегрыз ему глотку и только благодаря этому остался жив.
При очередной вспышке молнии я увидел перед своими глазами белую с синими прожилками шею Вилламантеса. Собрав последние силы, я приподнялся на ним и вцепился зубами в его горло. Раздался жуткий, ни на что не похожий крик. Кровь из перекушенной глотки Вилламантеса фонтаном брызнула мне в лицо. Похрипев еще немного, он затих. Когда пальцы моего противника разжались, я оторвался от его шеи и, скатившись с трупа, свалился в грязь: Мне казалось, что с неба на меня льется красный дождь, а сам я лежу в огромной луже крови.
Я отполз от убитого и, перевернувшись на спину, подставил лицо под дождь и широко открыл рот. От перенесенного нервного шока я ничего не соображал. В животе у меня творилось что-то неладное, к горлу подступила тошнота. Мне показалось, что я вижу перед собой неимоверных размеров человеческое сердце с широкими шлангами вен и артерий, по которым перекачивается кровь, и шум от этого живого гигантского насоса закладывает мне уши.
Прошло неизвестно сколько времени, прежде чем я, вернувшись из небытия, вновь услышал шум
