что хотя телега буквально раскололась о край подвернувшегося валуна, она продолжала нестись, кувыркаясь, прямо на скалы…
Глод открыл глаза. Картина, качающаяся перед ним, была будто из дурного сна. Его швырнуло через весь кузов, когда телегу закрутило, и теперь он лежал на ее заднем борту и смотрел прямо в глубину ущелья. Дерево под ним потрескивало.
Кто-то схватил его за ногу.
– Кто это? – прошептал он, поскольку говори он нормальным голосом, телега непременно сорвалась бы в пропасть.
– Это я, Асфальт. А кто держит меня за ногу?
– Я, – сказал Клифф.
– За что ты там ухватился, Глод?
– Просто… что-то, за что-то случайно ухватилась моя рука, – сказал Глод.
Телега затрещала опять.
– Это ведь у тебя золото, так? – сказал Асфальт. – Признавайся. Ты вцепился в мешок с золотом?
– Идиотский гном! – заорал Клифф. – Отпусти его, или мы все погибнем!
– Отпустить пять тысяч долларов – это все равно что погибнуть, – возразил Глод.
– Придурок! Ты же не сможешь их вытянуть!
Асфальт завозился в поисках точки опоры. Телега слегка сползла.
– Зато где-то через минуту они вытянут нас, – пробормотал он.
– Так кто же, – вопросил Клифф когда телега уступила еще один дюйм, – держит Бадди?
Некоторое время все трое в молчании пересчитывали свои конечности и пытались определить, к чему они крепятся.
– Я думаю… э-э-э… что он улетел вниз, – проговорил Глод.
Четыре аккорда прозвенели в воздухе. Бадди висел на заднем колесе, прямо над пропастью и раскачивался в такт восьмитоновому риффу, звучащему у него в душе.
Не стариться. Не умирать.
Вечно существовать в том раскаленном добела мгновении, когда визжит толпа и когда каждая нота – удар сердца. Языком пламени возносится в небеса.
Ты никогда не станешь старше.
Они никогда не скажут, что ты мертв.
Дело сделано. Ты будешь величайшим музыкантом мира.
Живи быстро. Умри молодым.
Музыка сотрясала все его существо.
Ноги Бадди медленно качнулись вперед и нащупали выступы на поверхности утеса. Он подтянулся, зажмурившись, и с усилием вскарабкался на колесо.
Чья-то рука тронула его за плечо.
– Нет!
Его глаза раскрылись. Он повернул голову и посмотрел прямо в лицо Сьюзан, а затем вверх на телегу.
– Что… – начал он невнятным от потрясения голосом. Он высвободил одну руку, неловко нащупал гитарный ремень и стянул его через голову. Струны взвыли, когда он схватил гитару за гриф и швырнул ее во тьму.
Другая его рука соскользнула с обледеневшего колеса и он рухнул в ущелье.
Белый росчерк в воздухе – и он тяжело приземлился на что-то бархатное и пахнущее конским потом. Сьюзан придержала его свободной рукой, направив Бинки вверх сквозь мокрый снег.
Лошадь опустилась на дорогу и Бадди сполз в грязь. Чуть погодя он смог приподняться на локтях.
– Ты?
– Я, – ответила Сьюзан.
Она обнажила косу. Блеснуло лезвие; снежинки, падающие на него, распадались напополам, не замедляя полета.
– Ну что ж, надо бы разобраться с твоими друзьями.
В воздухе возникло трение, как будто внимание мира наконец сфокусировалось. Смерть пригляделся к будущему.
– О, ПРОКЛЯТЬЕ!
Барахло начало разваливаться. Библиотекарь скрепил его на совесть, но трухлявое дерево и хрупкие кости не могли долго выдерживать такое напряжение. Перья и бусинки разлетались во все стороны и, дымя, опускались на дорогу. Колесо, соскочив со своей оси, покинуло компанию и поскакало по дороге, теряя спицы, когда агрегат почти на боку вписался в поворот. Однако это не играло никакой роли – что-то, похожее на душу, мерцало там, где отвалились составные части. Как если бы вы взяли блестящую машину и направили на нее свет так, что вся она засияла и пошла бликами, а затем убрали машину, оставив свет…
Остались только лошадиный череп и заднее колесо, которое крутилось в вилке, сработанной из чистого света, и тлело.
Хреновина с ревом обошла Достабля, отчего его лошадь сбросила седока в канаву и унеслась прочь.
Смерть привык ездить с ветерком. Теоретически он и так был повсюду, поджидая каждого. Самый быстрый способ передвижения – сразу пребывать в пункте назначения. Он бы никогда не добился этого, двигаясь медленно. Окружающий пейзаж, как правило, виделся ему размытым; но никогда до сих пор он не оказывался в четырех дюймах от его колена на поворотах.
Телега сползла еще немного; теперь уже и Клифф смотрел прямо во тьму.
Что-то коснулось его плеча.
– ХВАТАЙСЯ ЗА НЕЕ. НО НЕ ПРИКАСАЙСЯ К ЛЕЗВИЮ.
Бадди наклонился вперед.
– Глод, если ты бросишь сумку, я…
– Даже и не думай об этом.
– Глод, в саване нет карманов.
– Значит, ты выбрал плохого портного.
Наконец Бадди ухитрился ухватить его за свободную ногу и потянул. Один за другим, цепляясь друг за друга, Банда извлекла себя из пропасти на дорогу. И повернулась лицом к Сьюзан.
– Белая лошадь, – сказал Асфальт. – Черный плащ. Коса. Хмм…
– Ты тоже можешь видеть ее? – спросил Бадди.
– Я надеюсь, мы не будем об этом жалеть, – заметил Клифф.
Сьюзан извлекла жизнеизмеритель и критически осмотрела его.
– Я полагаю, мы уже не успеем расторгнуть кое-какую сделку? – спросил Глод.
– Я просто выясняю, мертв ты уже или нет, – объяснила Сьюзан.
– Я думаю, жив, – сказал Глод.
– Держись за эту мысль.
Скрежет заставил их обернуться. Телега съехала вперед и рухнула в ущелье. Сперва она с грохотом налетела на скалу, торчащую на полпути вниз, а затем, с гораздо более удаленным треском, обрушилась на каменистое дно. Оранжевые языки пламени со звуком «уумпф» взметнулись вверх, когда вспыхнуло масло в фонарях. Колесо, оставляя горящий след, покатилось прочь от груды обломков.
– Мы должны были быть там, – сказал Клифф.
– А тебе не кажется, что нам лучше теперь свалить? – спросил Глод.
– Угу, – ответил Клифф. – Раз уж мы не погибли под горящими обломками.
– Ну да, но она выглядит черезчур… потусторонне…
– По мне так прекрасно. В любой день возьму потустороннее в хорошо прожаренном виде.
За их спиной Бадди повернулся к Сьюзан.
– Я… разобралась с этим, – сказала она. – Музыка раскачивала историю, мне кажется. Она чужая в нашей истории. Можешь припомнить, где ты ее нашел?
