Большие снега

поражена
обаянием, как птица.

Сладость, нежность, непокой,
мне нельзя ее касаться.
Цвета старых облигаций
замша под ее рукой,
и любовники – всех наций.

Не хочу ее грехов,
не нужны ее обеды!
Но языческие веды
этих пламенных стихов —
символы её победы!

* * *

Две легких тени за окном
опять затевают игры.
Мелькают руки, ноги, икры
и пахнет розовым вином.

Над рестораном «Леди пинк»
струится розовая мирра.
Беспечной линией над миром
растянут перелетный клин.

И этой нежности внемля,
шипит и пенится у мола
еще не знающая пола
благословенная земля.

* * *

Вкус аскорбинки. Оскорбительно
заноет сердце. Ослепительно
вода пылает – как металл.

Так медленно и так стремительно
я никогда не умирал.

Пытаюсь затаить дыхание,
но огненное полыхание,
как яд последнего глотка.
Падение. И придыхание.
И ужас нового витка.

А хочется.
Так сильно хочется
презреть все прежние пророчества,
туман прожектором прорвать,
не погружаться в одиночество,
и никогда
не умирать.

2005–2007

Как музыка вечером (с болгарского)

Владимир Башев

Прощание в снежный вечер

Под фонарем, в слепящем белом круге,
застыли два прозрачных силуэта.

Пусть сумерки царят во всей округе,
под фонарем – мир радости и света.

Косые хлопья падают, сплетаясь,
шуршат, и вновь взлетают, беспокоясь.

Но эти двое стынут, не пугаясь,
попав под яркий падающий конус.

У них свои и солнца, и планеты,
они на нас нисколько не похожи.

И если нам и звезды, как предметы,
то им и искры со Вселенной схожи.

И мы уходим. Снег летит ворчливо.
Летит с небес. Летит светло, тревожно.

О, можно быть и дьявольски счастливым,
но больше, чем они…
нет,
невозможно!

Михаил Берберов

Фракийская могила

1

Речные камни
высохли без плеска волны:
белое небо, лишенное ласки форелей.

2

Тут сердца их растаяли, как снежные пласты,
тут волосы их, как дождевые потоки, впитались в землю,
и тела, как одежду, совлекли с себя плоть.

3

Светлый пунктир костей
отмечает скелеты мужчины и женщины.
Отойди на шаг и увидишь: молчание их изумительно схоже
с двумя Млечными путями,
встретившимися
в подземном
царстве.

4

И увидишь: коня – мертвый ветер,
умершие звуки копыт,
темные облака гривы.

5

И увидишь: стрелы,
веером рассыпанные над головой,
беспомощные, как коготки умирающего котенка.

6

Стеклянный сатир
в центре тусклого ожерелья
напоминает о былой юности.

7

Но померкла молния копья,
напоминающего о гневе и поседевшей доблести.

8

Серебряная женщина обнимает ногу мужчины:
выкована тайная преданность
на наколеннике из металла.

9

А серебряные чаши,
семнадцать веков не наполненные вином,
зияют как ужасные кратеры
погасших вулканов.

10

И только две луны золотых
плывут над вечными облаками.
Живые травы, пробившие корнями сухое белое небо,
спокойно сосут их желтый прозрачный свет.
А мы…
Мы не слышим их вечного шороха…
И, пойманные как форели, в сети своих страстей,
спокойно завершаем
вечное
земное
повторение.

Притча

По своему образу,
по своему подобию
Бог создал человека.

Было это в самом начале.

По своему образу,
по своему подобию
Человек создал робота.

Было это в XX веке.

Марко Ганчев

Впервые…

Впервые в Софию
я попал в шесть лет,
и ничего не запомнил,
потому что ничего не понял,
но в каком-то бесформенном тумане отложился
бесспорный факт:
именно в шесть лет
я впервые попал в столицу Болгарии.

Впервые в дом художника Илии Бешкова
я попал в восемнадцать лет,
и ничего не запомнил,
потому что ничего не понял,
но в каком-то фантастическом тумане отложился
бесспорный факт:
именно в восемнадцать лет
я впервые попал в столицу мыслящей Болгарии.

Урок чтения

Ты уже умеешь угадывать буквы,
но это не значит, что ты уже научился читать.
Ты всего лишь узнал —
существуют книги.

И даже позже,
когда львиными дозами
ты начнешь заглатывать
приключенческие романы
и оценка «отлично» появится в твоем дневнике,
не думай, что ты уже научился читать.
Ты всего только научился видеть,
что написано в книге.

Конечно,
со временем
ты станешь более взыскательным,
как к женщинам, так и к книгам.
Но даже научившись выбирать лучшее,
не верь, что ты уже умеешь читать.
Ты пока лишь научился видеть,
как написана книга.

И только позже,
гораздо позже,
когда меня, наверное, уже не будет,
ты, прочитав какую-то книгу или просто отдельное стихотворение,
вдруг поймешь, зачем они были написаны.

Вот тогда,
и только тогда
начнется настоящее чтение.

Андрей Германов

Большие снега

В ночь щепки белые летят, как звезды в пустоте, веками,
я спичкой чиркну, и огонь, волнуясь, поведет боками,
раздастся, как бесшумный взрыв, и вдруг жар-птицею бесшумной
взлетит и закружит вверху – под голубыми потолками.

И мы смятение порвем руками, шепотом – на клочья! —
все, что потеряно, вернем в теченье бесконечной ночи,
все, кроме давних полуслов, полуобид, полупризнаний,
которых ни один из нас шепнуть и вспомнить не захочет.

И лишь когда придет рассвет, все станет беспощадно ясным,
отчетливее каждый след, прекрасное – почти бесстрастным,
и я напрасно буду звать, искать огня в золе и пепле,
нам мир достанется пустым и до отчаянья опасным.

Мы хлопнем дверью. Мы уйдем. Мир заколдован. Мир заснежен.
И будет холод. Небо – льдом покроется. Лед неизбежен.
Но все равно когда- нибудь жар-птицы огненные крылья
напомнят синий-синий дым. Смолистый, он прозрачно нежен.

* * *

Ты, незнакомец,
сидящий сейчас на скале над вечным Тырново,
не удивляйся, почувствовав рядом
незримое присутствие,
тайное движение.

Это я.

Уже целую вечность я лежу
поверх белых камней и колючих трав,
раскинув руки под белыми облаками заката,
поздней весной одна тысяча девятьсот семьдесят шестого года
в день моего сорокачетырехлетия.

Я не один.
На расстоянии прыжка цикады
сидит тоненькая девочка.
Согнув колени,
опершись на них подбородком,
она карими задумчивыми