пляскудождя или листьев, листвы или ветра, повсюдупечальные лужи. Как будто чугунные маскикаких-то наплывов, причастных ушедшему чуду.Кругом тишина. Только поезд промчится. Но редко.Капель удивленно гранитную статую точит.И всюду пылают такие багровые ветки,как будто бы сердце мое до сих пор кровоточит.Новосибирск-Томск. 193-й километрИ начинают выступать из влажной мглыберез линованная гладь,осин углы.Здесь тишь, здесь мрак, здесь все мертво, болотный пухраспластывается крыломнад гладью двухтяжелых непрозрачных рек, в чьих омутахзаканчивается разбегвсего. И страхвновь начинает выгонять из влажной мглыберез линованную гладь,осин углы.* * *Разор души, глухая боль —не будь их, как бы мне случилосьпонять, что нам даны, как милость,и жар любви, и звезд прибой,и небо, и высокий бегракеты, вспыхнувшей над молом,и удивление пред вздором,которым дышит человек,и тот, еще грядущий мир,где даже вечность не утрата,где все мы созваны на пир,с которого намнет возврата.Памяти поэта Макса БатуринаДенежки кончились в наших смешных кошелечках.Палой листвой обнесло все питейные точки.Осень приблизилась, альфа нисходит в омегу.Если и быть, то всего лишь печальному снегу.Лагерный сад. Разрежённый туман. Вод теченье.Близость ворон. А воронки как столоверченье.Звук голосов. Отстают, отстают, но смеются.Явственно вижу, за нами следы остаются.Да, остаются. И вроде всего нам хватает.Этот ступает. И этот ступает. И этот ступает.Все где-то рядом. Никто не отстал. Все ступают.Прямо по листьям. И, странно, следы оставляют.Денежки кончились в наших смешных кошелечках.Сказано все. Сведено к междометию, к точке.Времени – вечность. Энергии – бездна. Пространства – хватает.Вдруг оглянёшься, а чьих-то следов не хватает.* * *Не надо музыки. Не надо!Пусть лучше дождик моросит.Туман.Строения.Ограда.В окошке свет.Ребенок спит.Он тихо спит.Он сонно дышит.Блаженно и легко сопит.Мне скажут: «Так давно не пишут».А я скажу: «Ребенок спит».Дети индигоНад большой рекой по краю снег ложится невесом.Мне опять приснился сон: я опять тебя теряюпо дороге в ад иль к раю.Не грусти и не сердись: всюду будущее скрыто.Времена палеолита вновь просеяны, как жизнь,через каменное сито.Ты бессмертна для меня, будто тундровая травка.Ты – моя Большая Правка, ты – Дыхание Огня,Сорок Пятая Поправка.Сколько лет еще скользить нам по зеркалу удачи?Я не знаю. Небо плачет. Начинает с неба лить.Ничего не отменить.Мы с тобой разделены дымом, временем, пространством.С неизменным постоянством я твержу тебе – живив светлом Храме-на- Любви.Мы же созданы – как меч и сияющие ножны.Мы с тобою непреложны, нас уже не устеречь,наши действия не ложны.Ветер. Бьющийся платок. Кто детей индиго судит?Ты любима – как никто! Ты любима – как никто! А других уже не будет.Размышляя о будущем стихотворенииЕще там будет деревянный мостик…Высокий узкий деревянный мостик…Не эта ржавь. Не топкое болото.Кому в болоте пропадать охота?Там будет мостик.Небольшой, но мостик.Как радуга. И лишь под ним – болото.Еще там будет легкое паренье,прозрачное, как слезы удивленья.Не лихорадка мучившей болезни,не отзвук долгой недопетой песни,а нежное плывущее паренье.Еще там будет…Брось перечисленья! —себе шепчу. Оставь перечисленья!Кому нужны обглоданные кости? Ведь если напишу стихотворенье,в нем будет это нежное паренье,а сквозь паренье, или даже пенье,сквозь влажное сквозное удивленье — все тот же узкий деревянный мостик…Уроки ботаникиЗа темным окном – шевеленье травы,сумятица, лепет,еще не случившейся первой любвибессмысленный трепет.Не надо к окну наклоняться, не на…Но кто же удержит?За темным окном шевелится трава,и молния режет.Уроки ботаники, запахи трав,картина в музее.Ты вечно в полете, я вечно не прав,как дождиком сеет.Но это не важно: сегодня, вчера? В Китае, в России?Накатываются вечера,каких не просили.Уснешь на траве, а проснешься – ужеповсюду покосы.Опенок прилепится. Тонкая жердь.То ль дождик. То ль росы.Так странно, так сладостно, будто умру,упав среди степи,не слыша осины на тихом юрубессмысленный трепет.Как сполохи что-то играет в душе,как сполохи в небе.Ты Анна на шее, ты Анна на ше…Ты масло на хлебе.Ты отзвук, которого нет. Не лови,забудь этот лепет,уже не случившейся первой любвибессмысленный трепет.Ли Тай- боСед, как зимние метели,говорлив, как старый кран,был он пьян семь дней в неделю,и еще немного пьян.Ночь, луна, глухие парки,пара кисточек и тушь —все смешалось, как подаркидобрых душ.А потом глухие ночи,когда ноет голова,и сбываются пророчествсумасшедшие слова.И распавшиеся кольца,кольца,кольцапо воде…Кто наклонится, напьется,посочувствует беде?И расходятся китайцы,вслух дивясь: «При чем тут мы?»Утонул,поймать пытаясьотражение Луны.Несебыр. ПечальКогда в Несебыре печаль,тускнеет даже черепица,и женщины скрывают лицав печаль, как в шелковую шаль.И возле каменных ворот,не пряча горестной печали,толпятся траурные шали,молчит в молчании народ.И я тоской их опечалени мне невыразимо жаль,что с городом печальных чаексоединила нас печаль,а дребезжание сверчкаплывет из голубых растений,как опечаленное пеньечерноволосого дьячка.Прости, я знаю, все уйдет,и с солнечного тротуарамы спустимся, как в темный грот,в печаль запущенного бара.Несебыр горестен и мил,его мельчайшие печалименя печалят, как печалипечалили бы целый мир.* * *В июле зной невыразим,листва меняет цвет и запах.Раскачиваясь, как на лапах,стоит по горизонту дым.От пыли кажется седымзасохший мох на старых скатах.Вода рычит на перекатах,и сладостно быть молодым.Мир сказочен, как ипподром,и будущее только снится.И что-то обещает птица,и лето длится, длится, длится.И, как рассерженная львица,рокочет над лесами гром.Пейзаж с женщиной
Р. Ванагасу
Каждое утро,выйдя на берег,я вижу на той стороне рекивысокую женщину в светлом плаще.За нею спешит прихрамывающая собачонка.С багровых осин падают листья.Медленно и легко,как будто так и было
