Скрипнула калитка.
Шурик скептически выпятил губу.
Он ждал Костю-Пузу, бандитов, натянувших на головы женские чулки, да кого угодно, хоть алкашей, а калитку открыла – своим ключом! – Анечка Кошкина. Маленькая, рыжая, в цветастой нарядной кофте. Как- то очень по-женски она поправила короткую юбку и коснулась рукой волос.
– Не люблю я этого... – шепнул Шурик. – Такой нож невозможно не пустить в дело...
С сеновала они отчетливо увидели то, чего никак не мог видеть все еще дремавший Иван Лигуша: решительным движением человека, принявшего важное решение, Анечка Кошкина извлекла из целлофанового пакета и сунула под нижнюю ступеньку крыльца нож.
Узкий.
Самого ужасного вида.
Брось на такой нож женский волос, он развалится на две части, не приостановив движения. Не какой-то там подарочный хрустальный рог, а настоящее холодное оружие!
При всем при этом Анечка не выглядела вертлявой, как шестикрылый воробей. Выглядела она скорее как леди Макбет. Когда-то Шурик видел такую пьесу. Его тогда поразило то, как профессионально отнеслась к своему предназначению небезызвестная леди Макбет. Похоже, Анечка Кошкина твердо решила переплюнуть ее в решимости. С печалью и нежностью глядя на спящего Ивана Лигушу, Анечка осторожно присела на ту ступеньку, под которую сунула нож. Что-то ее томило. Яркие губы кривились. Она то и дело водила рукой по красивому колену, едва прикрытому юбкой.
Лигуша очнулся.
– А-а-а... Ты...
Он как бы констатировал факт.
Похоже, у них у каждого был какой-то свой набор фактов, и факты эти они трактовали и комментировали, опять же, каждый по-своему.
– Сашку-парагвайца ругаешь, – с горечью прокомментировала Анечка. – Сашка за своим едет.
– Ага, – чванливо прокомментировал Лигуша. – Кокосы, бананы, сладкие тростники. Все свое. Этого дурака тонтон-макуты съедят.
– Где ты набрался таких слов? – ужаснулась Анечка. – Сашка – дурак, все знают, только ведь дуракам везет. У него наследство по закону. – Похоже, после автобусной беседы с Шуриком она на многое изменила взгляд. – Парагвай – тоже страна, правда?
– Пусть когти монтерские с собой возьмет.
– Зачем?
– А куда ему без когтей? – чванливо просипел Лигуша. – Пальмы высокие. Как доберется до кокосов?
Губы Анечки дрогнули.
– Ты – скот, – сказала она. Похоже, лимит добрых отношений у Анечки и Лигуши давно был выбран. – Ты в картофельной ботве умрешь, не в пальмах. Сбежать решил, меня бросить? В тебя уже стреляют, скот? Я ради тебя отгул взяла. Хотела в деревню съездить, потом раздумала. Ты же, дурак, без меня вконец рехнешься.
Роальд и Шурик переглянулись.
Сбежать? Лигуша хотел сбежать? Что за планы?
– Ты – скот. – Голос Анечки дрогнул. – Мне твердил, дескать, все верну. Я на тебя только трачусь. Такой рог подарочный! А ты врешь! Только я тебя, Иван, вычислила. Нет скота хуже.
Лигуша самодовольно хмыкнул.
– Семь лет! – горько выдохнула Анечка. – Вчерашнего разговора не помнишь, а про годы вдруг начал говорить.
Семь лет! Почему-то эта цифра пугала Анечку. «Семь лет!» – несколько раз повторила она с отчаянием.
– Всего-то семь лет, – презрительно просипел Лигуша.
– Я что, кривая? – спросила Анечка. – Или глаз у меня косит? Я что, безграмотная и зубы не чищу? Кто привечал тебя? Кто хранил? Кто в ночь за тобою шел?
– ...кто рогом хрустальным в ночи размахивал? – сипло хмыкнул Лигуша. – Всего-то семь лет! Другие побольше ждали.
Анечка оцепенела. Ее кулачки сжались:
– В тюрьму упеку!
Лигуша самодовольно промолчал.
– Косте Соловью кто угрожал? Папку у этого Врача кто украл? Драки в кафе кто все время устраивал? Ты не семь, ты все десять отсидишь!
Они заговорили враз, перебивая друг друга.
Лигуша сипел, Анечка то повышала, то понижала голос.
«Не десять лет, ты пожизненное получишь!» – Анечка не жалела сроков для Лигуши, а бывший бульдозерист чванливо тянул: «Это за рог-то? Это за хрустальный-то, подарочный-то?» – Анечка с ненавистью подтверждала: «За рог, за рог! За хрустальный!» – И вдруг выговорила с ужасом и ненавистью: «Семь лет! Зачем тебе старуха? Ты врешь!»
Шурик ничего не понимал.
При этом он чувствовал (не без ревности) – у Роальда такой проблемы нет.
Как всегда, Роальд знал больше, чем кто-либо другой. Не зря ведь прикатил в Т. Дело не в гонораре. Не поехал бы Роальд в Т. ради гонорара и не прихватил бы табельное оружие.
Странный на крыльце шел разговор.
Кажется, Лигуша куда-то собирался, и, кажется, надолго.
Все время возникала эта цифра – семь лет. Анечка считала – срок, Лигуша возражал – время. Но Анечку все равно не устраивали никакие формулировки. Семь лет казались ей чем-то чрезмерным. И в самом деле... Через семь лет моложе и привлекательнее она не станет... Шурик с раздражением осознал, что ни Лигуша, ни Анечка ни разу не упомянули ни одного конкретного географического пункта. А где можно проваландаться в нашей стране семь лет? Парагвай, упомянутый в разговоре, несомненно, являлся единственной страной, куда Лигуша не собирался. Нисколько не пугала бывшего бульдозериста и Анечкина угроза запереть его на все десять лет. «А здесь не тюрьма? – сипел Лигуша. – Подумаешь, семь лет! Другие подольше ждали!» Квакая с придыханием, как-то смеясь неприятно, он заколыхался, как настоящий человек-гора, подвергшийся внезапному землетрясению. Голый рыхлый живот затрясся, как бурдюк, каждый вечер наливаемый плохим пивом.
Вскочив, взбешенная Анечка коротким движением приткнула к голому животу Лигуши свой ужасный нож.
– Она убьет его! – шепнул Шурик.
– Заткнись! – Роальд даже не обернулся. – Возьми его на прицел.
– Лигушу?
Роальд не ответил.
Шурик сжал пистолет.
Он видел каждое движение Лигуши. Он видел: сейчас Лигуша дернется, и Анечка вонзит нож в его рыхлый потный живот. Никогда Шурик не чувствовал себя так погано. Когда пьяные тинейджеры загнали его в тупик между машинами и стеной универмага, он и мысли не допускал, что не отобьется. Он думал, как бы не искалечить придурков. И когда Соловей душил, катал его в картофельной ботве, он, в общем, был уверен – ничего не случится, выручат. Но целиться в полуголого бульдозериста, к животу которого и так приставлен нож...
Он перевел прицел на тонкую напрягшуюся руку Анечки и понял: в нее выстрелить он не сможет.
– Лигушу на прицеле держи! – злобно прошипел Роальд.
Шурик ничего не понимал. Добивать бывшего бульдозериста, когда его пырнут ножом? Он засопел, удобнее утверждая руку с пистолетом на балке. Лерка была права. Мерзкая работенка. Хуже, чем на помойке. Сеновал душил Шурика. Прокаленная солнцем крыша дышала испепеляющим жаром. Держа Лигушу на прицеле, Шурик увидел, как по его голому рыхлому животу скользнула темная струйка крови.
