движение и в душе пожурил Полину.
– Пора пить чай, – она поднялась и взяла Андрея за руку. – Мы идем на кухню.
– Помилуй, Полиночка, дай нам хоть словечком перемолвиться! – развел руками Кирилл Петрович.
– Успеете, – отрезала Полина и потянула Рябинина из гостиной.
В дверях она остановилась:
– Ты ужинал, папочка?
– Так точно, спасибо, – Черногоров поклонился. – Грозным завтра не буду, потому как сыт, да и момент неподходящий, чтобы сердиться.
– Что так? – заинтересовалась Полина.
– Забыла? Завтра открывают доску в мою честь на стекольной фабрике. Я обязан быть, да к тому же с благостной миной.
– Ах да! – Полина всплеснула руками и пояснила Андрею. – Папочкиным именем назвали фабрику. Представляешь, какой бред? Папа, не перечь, это именно бред.
– Милая моя, инициатива исходила от коллектива. Тридцать лет назад я начинал трудовую и революционную деятельность именно на этом предприятии, – терпеливо «просветил» ее Черногоров и вздохнул.
– Согласна. И все же, зачем переименовывать фабрику, портрет в полторы сажени вешать? – пожала плечами Полина и, изобразив просящее лицо, капризным голоском проговорила. – Па-почка! Пусть и моим именем назовут какую-нибудь школу или детдом, а? Чем я хуже – я, как-никак, дочь Черногорова!
Кирилл Петрович махнул рукой и отвернулся.
– Идем, Андрей, – прыснув, скомандовала Полина.
Черногоров поглядывал на темное небо и прислушивался к голосам на кухне. Дочь спрашивала, какой чай предпочитает Андрей – индийский или китайский, с травами или без, с вареньем или бубликами.
Кирилл Петрович встал, прошел в кабинет, распахнул окно и закурил. Пахло свежестью и мокрой листвой, папиросный дым казался тяжелым и неуместным. Он отталкивал, сбивал с пути ободренных сыростью комаров. Черногоров думал о дочери. С той самой поры, как он почувствовал себя зрелым человеком, мечтал Кирилл Петрович о сыне. Представлял он наследника, разделяющего его взгляды, преемника и продолжателя отцовского дела. Черногоров проигрывал в уме продожительные беседы с сыном о секретах мужской философии, о предназначении человека в этом мире, о самоотверженной борьбе за идею. Тем не менее в холодном тюремном каземате известие о рождении Полины его порадовало – где-то билось родное сердце.
Теперь Кирилл Петрович считал себя – тогдашнего – дураком. Его дочь с каждым днем оправдывала надежды отца.
«Полина поступает, как поступил бы я, – с улыбкой думал Черногоров. – Она нападает первой, не оставляя шансов противнику. Ее ум быстр и циничен. М-да-а, попадется будущему муженьку этакая штучка!.. Похоже, у них с Рябининым складывается все серьезно. Впрочем, он – неплохая партия: крепкий, волевой малый. Как закаленный клинок… И все-таки клинку нужна не только достойная оправа, но и верная рука, им управляющая… А может, и вправду – уговорить его заняться совместным делом, вовлечь в жизнь семьи во всех, так сказать, направлениях. Хорошая идея».
Кирилл Петрович погасил окурок и направился в кухню. Оттуда доносился громкий голос Полины. Черногоров остановился послушать:
– …Не веришь? Даю честное благородное слово, что ни разу до сегодняшнего вечера не пользовалась папиной фамилией. Был только один случай. В прошлом году пошли мы с классом на экскурсию в краеведческий музей. Назначили нам явиться после второго урока, и, так как мы должны были пропустить школьный обед, заверили, что покормят детей в столовой номер четыре «Горобщепита». Когда экскурсия закончилась, давным-давно был обеденный час, и мы направились к столовой. А там ответили, что про кормежку и слыхом не слыхивали! Я терпеливо объяснила, но «столовские» и в ус не дули. Что делать? Позвонила в школу, в наробраз – ни нашего директора, ни завкультотделом не оказалось на местах. Тогда я стала просить «столовских» накормить детей под честное слово, а эти бюрократы не захотели! Я распалилась не на шутку и говорю, что, мол, пожалуюсь сейчас же папе. Они – в смех: «Кто же ваш папа, барышня?» Я и сказала. Как услышали волокитчики, – побледнели, усадили моих ребят, накормили до отвала и проводили с поклонами. Такая история…
Кирилл Петрович усмехнулся, зашуршал подошвами и кашлянул. Полина замолкла.
– Кипяточку не оставили, чаевники? – входя на кухню, справился Черногоров.
– Попить захотелось, папочка? – ехидно отозвалась Полина.
– Очень.
– Пойди к себе, я принесу.
– Спасибо, – улыбнулся Кирилл Петрович и обратился к Андрею. – Не затруднит вас, товарищ Рябинин, по окончании чаепития заглянуть ко мне?
Андрей согласился, и Черногоров вышел.
– Не более чем на минуту, папа! – крикнула ему вслед Полина.
Покончив с чаем и беседой, Андрей зашел к Черногорову в кабинет.
– Хочу поговорить с вами откровенно, – усаживая гостя в кресло, начал Кирилл Петрович. – Вы помните мое предложение относительно службы государственной важности?
– А именно? – разыгрывая забывчивость, спросил Рябинин.
– Насчет органов политуправления, – уточнил Черногоров.
– Ах, об этом! Припоминаю, кажется, мы об этом разговаривали на даче.
– Да. А раз вспомнили, давайте начистоту. Мне нужны грамотные кадры, поэтому предлагаю вам должность в ОГПУ.
Андрей негромко рассмеялся:
– Вы запамятовали, Кирилл Петрович, мой ответ: я не желаю быть чекистом.
– Помню, помню, – нетерпеливо отмахнулся Черногоров. – Принципы ваши… мирное строительство… спокойная жизнь… Я говорю серьезно: становитесь одним из нас – получаете поддержку самой влиятельной организации в стране и мое личное благоволение.
– А ежели откажусь?
– Дело хозяйское, выбор должен быть сознательным. Однако подумайте: что вы делаете на «Ленинце»? Зарплата – не ахти, перспективы слабые. Что за карьера вас ждет? Стать директором? Хм. Трофимов нестар и в большом фаворе у Луцкого, если и дотянете до предела возможного, то не раньше пятидесяти. Э-эх, милый вы мой! Была нужда получать высокое кресло в пятьдесят-то? Тем паче, вы не пролетарий или инженер, вам ведь пока новизна интересна, а потом? Рутина. К тому же, если вы имеете виды на мою дочь, знайте: Полина привыкла к достатку, к сладкой и обеспеченной жизни. И вы ей что-либо подобное предложите к пятидесяти? Не смешите меня! Вступив в ряды чекистов, вы обретаете железный социальный статус, перспективу роста, деньги и связи. Да-да, товарищ Рябинин, вы не ослышались, это говорю я, зампред ГПУ! Деньги и связи в ходу и при диктатуре пролетариата. От жизни никуда не убежишь. Решайтесь!
Выдержав долгую паузу, Андрей неторопливо ответил:
– По поводу заводской карьеры вы зря говорите, потому как меня не знаете. Становиться директором или кем-либо еще я не желаю – нет честолюбия. Должности начальника цеха мне вполне достаточно. Рутина? Не вижу я ее. На заводе интересно, мы трудимся во благо. Рабочие, мастера, инженеры – единый механизм. Я – человек армейский, и это мне знакомо. И потом, отчего вы ограничиваете меня одним «Ленинцем»? Посмотрите – на многих предприятиях руководит молодежь. Стоит подучиться, набраться опыта – и открывается блестящая карьера. Далее. Не знаю, что вы, простите, имели в виду под «видами на Полину», но уверяю вас: у меня с вашей дочерью чистые отношения. Во что они выльются – не ведаю, однако, не скрою, был бы рад их продолжать. Вот и все, что я хотел сказать, Кирилл Петрович.
Черногоров положил руку на колено Андрея:
– Не обижайтесь, прошу. Мною движет желание иметь вас в своих рядах, не более. Обдумайте предложение, не торопитесь, – Кирилл Петрович поднялся. – Подождите здесь, я принесу вашу одежду.
После того, как Полина проводила гостя, Кирилл Петрович поднял телефонную трубку:
