Горячий вопрос.
– С этим вопросом не знаком, товарищи, не могу сказать.
Скорей в автомобиль.
ДОКУМЕНТЫ - 12
17 апреля
ГЕРМАНСКИЙ ПОСОЛ В БЕРНЕ РОМБЕРГ -
РЕЙХСКАНЦЛЕРУ БЕТМАНУ-ГОЛЬВЕГУ
Совершенно секретно
Г-н Платтен, сопровождавший Ленина и его сторонников через Германию, посетил меня сегодня, чтобы поблагодарить от имени русских за оказанные услуги. Ленину был оказан прекрасный прием его последователями. Вполне можно сказать, что за Лениным идет три четверти петербургских рабочих. Трудней пропаганда среди солдат, среди которых сложилось мнение, что мы собираемся наступать. Может быть, достаточно будет заменить социалистами отдельных членов Временного правительства, таких как Милюков и Гучков. Во всех случаях настоятельно необходимо увеличить число сторонников мира притоком из-за границы. Поэтому усиленно рекомендую: тем эмигрантам, которые готовы к отъезду, предоставить те же облегчения, как и Ленину с товарищами. Требуется тем более величайшая поспешность, что можно опасаться: Антанта окажет давление на швейцарское правительство, чтобы оно помешало их отъезду.
Эмигрантам очень не хватает средств на пропаганду. Собранные для них фонды большей частью попали в руки социал-патриотов. Я здесь поручил доверенному лицу выяснить деликатный вопрос, можно ли снабжать их средствами, не оскорбляя их.
34
С тех пор как Гучков воротился больным из поездки на юг, он ещё ни одного дня и здоров не был. Первые три дня – лежал, и принимал сотрудников в постели. Вчера как будто лучше, встал, принимал и посторонних. Но – не военные делегации, которые всё приезжали неутомимо со всего фронта, и нельзя остановить, толчея в передней довмина, и Мойка запружена перед домом автомобилями и людьми, – устал он уже от этих делегаций, устал слушать и говорить одно и то же. И нехорошо, конечно: делегации эти все горды, что привезли в столицу свою преданность, а военный министр в ответ не находит силы и на несколько любезных слов.
Сегодня день уже расписан для всего делового, как здоровому. А с утра проснулся – с сердцем опять хуже, такая слабость. Несколько часов перележал. Но расписание надо выполнять. Поднялся.
Ещё ж – и флот на нём! Как он мог полтора месяца назад так уверенно взять ещё и морское министерство? Тогда казалось – заодно, всё сходно. А – неохватно. Надо было назначить сильного адмирала помощником по морскому министерству, он бы всё и вёл практически. Но Непенина убили. Поставить бы Колчака? – но Колчак отлично справляется в Черноморском флоте, нельзя его трогать оттуда. А больше… а больше не находил Гучков настоящего кандидата, да не знал он адмиралов хорошо. Назначил Кедрова, с Рижского залива. Но морские дела то и дело доплывали до министра. Тут, под боком, этот лукавый и глупый Максимов разваливал Балтийский флот – и не было рук спасти. Уволишь его – а он приведёт флот на Петроград. (И ещё, чтоб задобрить, пришлось повысить ему годовое жалование, и даже за прошлое, от дней переворота.) На судах распоряжались уже не командиры, а комитеты. Вакханалия отводов офицеров за „контрреволюционность”, за „несочувствие революции”, – а куда девать этих офицеров, уволенных командами? – им тоже не наберёшь штабных и сухопутных должностей, да невидимо развелось и береговых комитетов, и эти тоже увольняют, изгоняют. В Петрограде чинам флота и морского ведомства разрешили вне службы носить штатское платье, чтобы лишне не дразнить толпу: морская офицерская форма почему-то бесит её. И Максимов доложил, как он думал, очень хитрый проект: чтобы морских погонов больше не рвали – вообще отменить погоны во флоте, слишком напоминают старый режим. Гучков сперва возмутился, потом подумал: неплохо, только надо иначе аргументировать: во флотах республиканских стран погонов нет, а только галуны. Введём так и мы. Морские штабисты разработали подробно – кому какие именно галуны, сколько, с завитками или нет, а середину прежней кокарды сделать красной. (Самое время для воюющей России заниматься перекраской военной формы…) И как раз сегодня, едва встав из постели, Гучков первое что сделал – подписал приказ об отмене морских погонов. А как следующее первоочередное лежал на подпись приказ о переименовании балтийских линейных кораблей, вроде того что: „Император Николай I” – в „Демократию”, „Император Павел I” – в „Республику”…
Пока Гучков ездил на юг, тут без него Керенский уже предлагал делить военное и морское министерство – и министры „признали желательным”. И хотя Гучков взбесился, что этот вертунчик и тут лезет во всё, – а со вздохом надо признать, что два министерства – не потянуть, да.
Одно военное – подкладывало и подкладывало бумаг, выше его сил. Вот, долго готовили, недавно казалось самое необходимое для расчёта со старым режимом, а сегодня уже реликт, только чтоб угодить левым: в помощь Чрезвычайной Следственной Комиссии создать ещё две особых, сухопутную и морскую, по расследованию злоупотреблений в снабжении, вооружении и поддержании боевой мощи, – то есть раскопать „корни сухомлиновщины”. И этим комиссиям дать право (дух демократии) начинать следствия по заявлениям частных лиц. (Будут доносчики лезть.) Ещё недавно война с сухомлиновщиной так завлекала и самого Гучкова. А сейчас – по инерции текли бумаги, по инерции он и подписывал их. (Да в каждую такую комиссию теперь приходится – невыносимо! – включать и представителей Совета. Что они там будут вынюхивать и придираться?!)
Вообще в жизни несвойственна была Гучкову инерция бездействия или нерешительности. Но вот он с тревогой стал замечать за собой это странное: что поддаётся именно инерции: течёт само – и течёт, не вмешиваться без крайней необходимости.
Вот – разрабатывалось сокращение жалованья генералам и высшим офицерам – срезать разные „фуражные”, „порционные”. Ну что ж, это очевидно справедливо, в духе демократического времени. Но и в цвете же его требуют вот: всех членов всех советов уже не одна сотня, в губернских городах и уездных, и членов у них ничем не ограничено, выбирают сколько хотят, – всех их освободить от военной службы! Или: сборная команда писарей военно-судного управления требует от командующего округом немедленно арестовать таких-то офицеров как приверженцев старого режима, а затем – назначить и расследование. И командующий, посоветовавшись с министром, тихо от греха увольняет этих офицеров, – так в „Известиях” длинное кляузное письмо: почему их уволили с пенсией? А комитет одного стрелкового полка указал министру, что он не должен брать адъютантом такого-то капитана, потому что тот до революции был сотрудником правой газеты „Россия”.
А что надо делать с обнаглевшими военнопленными? – они бастуют, требуют себе всех демократических свобод – и левые поддерживают их в духе Интернационала. А по-верному: вот как приняли в марте репрессии к питанию германских офицеров у нас – так сразу же Германия отозвалась, что готова открыть нашим военнопленным получение продуктов из Копенгагена. Вот так и действовать.
Но чем ни займись – хоть раскрытостью военной тайны в газетах, пропечатываются точные названия частей, идущих на фронт, и точные составы делегаций от точных частей, – чем ни займись, всё кажется; не это главное, главное – неотвратимо утекает, и не успеваешь его восстановить.
Дезертирство!? Наверно, оно главное. Если каждый желающий солдат может безнаказанно уехать с фронта – то какая ещё война? чем заниматься военному министру?
Да это – и не дезертирство вовсе, крестьяне-солдаты не от войны бегут, а в массовый отпуск – успеть домой к разделу земли. Больше всех и виновато само Временное правительство: что не имело в голове ясного решения, как же именно будет с землёй, а потому не заявило об этом чётко в первые же дни, никакого бы дезертирства и не было. В первые дни – но и в следующие дни, никакая ясность не появлялась, всё – до Учредительного Собрания. И когда Гучков публиковал своё воззвание о дезертирстве,
