— Зря, — сказала Кротова. — Это вы зря, товарищ капитан. Это крестьяне не одобрят. И не забывайте: нас много, мы должны отнести мясо товарищам.
— Надо ли так, Оля? — сказал Бунцев. — Ну к чему здесь Художественный театр устраивать?
— Если бы театр… — сказала Кротова.
Старик держал прут над угольями. Мясо шипело, капли жира, падая вниз, трещали и разлетались колючими брызгами.
Долговязый фельдфебель с равнодушным видом отворил дверь в самом конце подвального коридора.
— Битте!
Какое-то мгновение Телкин медлил. Немецкий майор только что потребовал от штурмана проверить показания захваченного фашистами в плен гвардии капитана Вавилова, и Телкин долго и упорно отказывался от предложенной роли.
— Но ведь это большое счастье — встретить в плену товарища! — как бы вскользь заметил немецкий майор.
— Прежние товарищи стали моими врагами! Майор окинул штурмана холодным взглядом.
— Тогда я не вижу причин, которые мешали бы вам выполнить мое задание, Телкин!
— Да, — сказал штурман. — Да. Вы опять правы, господин майор… Но у меня не выйдет. Не умею прикидываться.
— Прикидываться?
— Ну, притворяться!.. Не поверит мне Вавилов!
— Должен поверить! — сказал майор. — Мне не нужны люди, которым не верят, Телкин! Учтите, сейчас решается ваше будущее! Выясняется, на что вы пригодны.
— Я понимаю, — тоскливо сказал штурман.
— А если понимаете — идите!.. Запоминайте все, что скажет вам Вавилов. Какие части стоят перед нашим фронтом? Когда готовится наступление? На каком участке? Вам ясно?
— Куда ясней! — вздохнул Телкин.
И вот он здесь, перед камерой, где сидит Вавилов. Сейчас он увидит капитана. И должен будет признаться…
— Битте! — повторил фельдфебель.
Телкин решился.
Но не успел переступить порога, как фельдфебель резко толкнул в спину. Потеряв равновесие, Телкин кубарем влетел в камеру, ударился головой о стену, рухнул на пол. Он не сумел сдержать стона.
— Сволочь! — вырвалось у штурмана.
Дверь захлопнулась. Заскрежетал, проворачиваясь в замке, ключ. Кто-то сипло, отрывисто хохотнул. Ощупывая голову, Телкин поднялся. Чувствуя себя униженным и раздавленным, он с яростью и обидой смотрел на широкоплечего, чубатого человека в гимнастерке без погон и без ремня, сидевшего на дощатых нарах под таким же маленьким, как в телкинском чулане, оконцем. Смех Вавилова вызвал у него вспышку гнева.
— Смешно, товарищ капитан? — спросил Телкин. — Смешно, да?
Вавилов сидел спиной к свету, лица его Телкин различить не мог, видел только, что галифе на капитане яркие, словно только-только со склада, но рваные и испачканные.
— Летел ты здорово, сокол! — хрипло сказал Кандыба. — Тут не на аэроплане, видно? А?
— Да, — с вызовом сказал Телкин. — Тут не на аэроплане. Но и не в гвардейской части!
— Чего? — спросил парень.
— Что слышали, товарищ капитан, — сказал Телкин.
— А! — сказал парень. — Понял!.. Ладно. Ты давай садись… Чего стоишь? Тебя сбили?
— Нет, сам сюда прыгнул, — ответил Телкин.
— Ага, — сказал парень. — Понял!.. Давай садись. — Он подвинулся, освобождая место. — Садись, сокол. Чего там…
Телкин медленно подошел к нарам, опустился на грязные, пахнущие гнилыми яблоками доски и, еще не прощая Вавилову насмешки, стал поправлять сползший с правой руки бинт.
Обида переполняла его. Он понимал, что сейчас не время обижаться, что надо немедленно заговорить с капитаном, но не мог совладать с собой и сердился еще больше, сердился уже на самого себя.
— Так, значит, сбили? — услышал Телкин хрипловатый, осаженный голос. — Сбили, выходит?
— Сами видите! — отрывисто сказал Телкин и попытался зубами затянуть узел на бинте. Ничего не получилось. Узел затянулся не там, где надо было. Штурман принялся распутывать злополучный бинт, неумело орудуя левой рукой.
— Тебя сбили, а меня контузило… — услышал он. — Контузило — вот и взяли. Понял?
Телкин поднял глаза.
— А остальные?.. Чего же остальные?.. Бросили вас?
Кандыба глядел в угол.
— А! — сказал он. — Каждый за свою шкуру дрожит!.. Сволочи!
— Что вы, товарищ капитан!.. Что вы!.. Наверное, ранило ребят или убило!
— Убило! — хмыкнул Кандыба. — Как же!.. Бросили, сволочи, и всё!
Глаза штурмана уже привыкли к полутьме. Теперь он видел и кучерявый, разбойничий чубчик парня, спадающий на сильно выпуклый, невысокий лоб, и толстые, малость обвисшие щеки, и толстые, разбитые, покрытые кровяной корочкой губы, и скулы, словно ободранные наждаком, и распухший, расцарапанный нос.
Видимо, Вавилова сильно били. Видимо, он был измучен, тяжело переживал случившееся с ним. Он даже смотреть на Телкина не хотел, а все поглядывал по сторонам, как попавший в западню зверь. Он вызывал жалость.
«А дальше-то он как будет? — беспокойно подумал Телкин. — Дальше-то как?»
— Товарищ капитан! — тихонько сказал он.
— А? Что? — вздрогнул парень.
— Вы держитесь, — сказал Телкин. — Держитесь, слышите? Все равно наши скоро придут! Держаться надо!
— Держаться? — спросил Кандыба, и штурман на миг увидел его странные, словно озябшие, но насмешливые и злобные глаза. — Держаться, да?
«Что с ним? — подумал штурман. — Что с ним?»
Кандыба между тем пощупал щеку, поглядел на дверь, поерзал на нарах и неожиданно отрывисто спросил:
— А тебя допрашивали уже?
— Допрашивали, товарищ капитан, — сказал Телкин. — Я же со вчерашнего дня тут. Точнее, с утра…
Он запнулся. Черт возьми! Он называет Вавилова по званию, а того это не смущает, хотя погон на вавиловской гимнастерке нет. Что же, капитан даже не догадывается, откуда мог Телкин узнать его звание! Ведь таким обращением Телкин с головой себя выдает! Неосторожен капитан! Надо сразу объяснить, что к чему…
— О чем допрашивали? — так же отрывисто спросил Кандыба, не обратив внимания на замешательство Телкина. — Об аэродромах небось?
— Да, — сказал Телкин. — Об аэродромах… Товарищ капитан!
— Выдал? — спросил Кандыба. — Раскололся? Выдал?
Вопрос оттолкнул Телкина. Жадность, с какой этот вопрос был задан, ставила в тупик.
Перед глазами маячил широкий, коротко подстриженный под бокс вавиловский затылок.
