— Ты за мной, как за каменной стеной, — улыбнулся староста, довольный тем, что урожай не достался попу. — Я тебя в обиду не дам.
Так бедняк вышел сухим из воды.
Вот что значит получить вовремя хороший совет!
Богачи много раз грозили копачу: не суй носа не в свои дела! Даже смутьяном называли. А Илие только посмеивался в усы:
— Я гол, как сокол, мне бояться нечего. Степь у меня никому не отнять.
Если кто-нибудь пытался в обмен на совет подарить Илие что-либо, то копач сердился:
— Смотри, поссоримся! Никогда больше ничего тебе не присоветую.
— Как же так, мош Илие? Ведь я от всего сердца, — смущался бедняк, — вы же помогли мне…
— Я помог тебе, ты поможешь еще кому-нибудь, — отвечал копач. — Вот мы и в расчете будем.
…Когда же копачу стало невмоготу целые месяцы проводить в пути, когда с каждым днем все труднее и труднее становилось орудовать заступом, когда люди все чаще и чаще начали называть его «мош Илие», решил он больше не покидать родное село. Слава его, как степной ветер, разгуливала от Днестра до Прута, а мош Илие сидел в своей хате, в Олте бужорском, и принимал гостей. Их всегда было много, потому что каждому хотелось поговорить с великим копачом, получить от него совет.
Гостей мош Илие встречал в каса маре — щедро украшенной и чисто прибранной горнице. Был мош худощав и быстр в движениях. Одеваться он любил во все белое — только поясом ярко-красным подпоясывался.
Пышные белые усы и густые седые брови казались чужими на его лукавом молодом лице.
Рассаживались гости по лавкам, заводили разговор о погоде, о видах на урожай. А уж потом переходили к делу.
Иногда подъезжали к хате моша Илие и кое-кто из богачей. Многим из них хотелось посоветоваться с Илие — ведь, говорят, у богатеев тоже случаются беды.
Но при виде богатого экипажа мош Илие вывешивал на двери веник. Это означало — дома никого нет. Приходилось незваным гостям возвращаться восвояси несолоно хлебавши.
Отсюда и поговорка пошла: «Богач пришел — веник нашел».
Зато для бедняков сердце моша Илие всегда было открыто.
Как-то раз пришел к нему чабан, в кожаных лаптях-постолах, с палкой-ерлыгой в руке.
— Кто тебя таким сделал? — удивился Илие. — Рубаха дырявая, свитка вся в клочьях, даже сквозь шапку волосы наружу торчат. Не человек — решето!
— Отец, — чуть не плача, молвил чабан, — мой хозяин, торгаш, в могилу меня гонит.
— У купца три руки, — сказал мош Илие, — одной дает, двумя берет.
— Купец — торгаш хитрый, — продолжал чабан. — Купил он тощую отару, кожа да кости. Подумал: дай откормлю ее, продам с выгодой. Нанял меня овец пасти. Теперь рассчитываться пора. Оказывается, я ему еще должен. С меня он вычел за солому, на которой я спал, за воду, что я пил, за то, что я на его лошади в степь ездил, за то, что возле его очага грелся несколько раз… Я_ сказал — нет, обман это. А хозяин так отвечает: «Зачем нам ссориться? Решим дело по-братски, по справедливости. Созовем друзей и все вместе разберемся — кто кому должен». Каждую субботу они собираются — приказчик, староста, десятский, сотский, писарь… Пьянствуют, в карты играют. На этот раз он сказал, чтобы и я приходил. Мою судьбу решать будут.
Не теряй зря времени, — покрутил ус мош Илие, — иди по дворам и выбирай самых тощих овец. Составь из них отару, И чтобы голов было столько же, сколько их у тебя в хозяйской отаре сейчас. Понял?
— Кажется, понял… А откормленных овец отдать тем, у кого я взял тощих? Так?
— И несколько грошей получишь с каждого хозяина — ведь не зря ты чабанил!
— И тощих сдать купцу?
— Конечно, вы будете в расчете. Он не платит тебе заработанного, а ты отдаешь ему то, что получил весной… Вы — квиты. А грош к грошу — рубль — карбован набежит. Свое ты получишь, в накладе не останешься… Только спеши с обменом: пока они там веселятся, ты должен успеть превратить толстых овец в худых. Иди и не благодари меня. Я помог тебе, ты поможешь еще кому-нибудь — вот и сочтемся.
И, как потом купец ни кричал, куда ни жаловался, никто ему помочь не смог. Все овцы были в наличии. А то, что они стали худыми да тощими, сам виноват: не! нужно было нанимать плохого чабана.
Вот какие мудрые советы давал мош Илие,
РАССКАЗ О ТОМ, КАК ЖИЛИ НА СВЕТЕ ЧУДАК
ИОН ЧОРБЭ И ДЕСЯТЬ ЕГО ДЕТЕЙ
— Кем бы ты хотел стать, Тындалэ: помещиком, купцом или генералом?
— Чудаком. Чудаки умеют улыбаться!
Жаркая июньская ночь спустилась на село — кончилось воскресенье.
Двор корчмы был до того завален пустыми винными бочками, что время от времени одна из них, не выдерживая напора других, выкатывалась на улицу, пугая бродячих собак.
Тут и там в мягкой уличной пыли спали гуляки. Легкий храп поднимался к небесам.
С другого конца села слышался топот, смех, музыка — там молодежь продолжала начавшийся еще днем жок.
Выкатившаяся со двора бочка наехала на одного из храпунов. Тело зашевелилось, перевернулось на другой бок. Приподнялась с земли серая от пыли усатая голова, уловила далекие звуки жока.
Танцуют… играют… пыль поднимают… — пробормотала голова. — Разве они понимают… разве это веселье… Вот мы с кумом… повеселились… мы… с кумом… — И голова бессильно упала на землю.
Широкоплечий корчмарь выгонял из корчмы засидевшихся гуляк. Он бережно ставил на порог подгулявшего, потом шлепал его по спине своей большой ладонью, и забулдыга вылетал на улицу. Блаженно улыбаясь и загребая непослушными ногами уличную пыль, он выписывал немыслимые вензеля, пока не спотыкался о кого-нибудь из спящих и не падал. Столпившиеся в корчме гуляки дружно хохотали, забывая о том, что их ждет та же участь.
Корчмарь выставлял за дверь очередного гостя — коротенького круглобедрого, похожего на фляжку, толстяка. Могучая ладонь уже была занесена для шлепка, когда корчмарь приметил у пьяницы торчащий из-под сползшей на глаза бараньей шапки толстый сизый нос. Такой нос был только у одного человека — у кума сельского старосты Профира, приехавшего в Бужор погостить.
— Прошу вас, бадя[6] Профир! — почтительно произнес корчмарь, поправляя на куме шапку. — Не споткнитесь, не дай бог!
Бадя Профир двигался, как канатоходец по веревке — растопырив руки и осторожно передвигая ноги. Время от времени он останавливался и долго стоял, глядя в небо и деловито перемигиваясь со звездами.
— Мэй, мэй, какое горе! Какое несчастье! Помогите, люди добрые!
Вылетавшие следом за Профиром из корчмы «люди добрые» останавливались, недоуменно моргали глазами, соображали — кто это говорит и чего от них хотят.
— Мэй, мэй, какое горе!
Косолапый парень, неуклюжий, как вставший на задние лапы медведь, метался по улице и тоненьким голоском причитал:
— Помогите, люди!
