едем по дороге, а плывем по какой-то странной бесконечной реке под убаюкивающее урчание мотора, и голубое небо без единого облачка тоже не имеет конца, как и желтый безбрежный песок.
Встречных машин не попадалось от самого города, и поэтому мы с Ахмедом с интересом вперились в быстро приближавшуюся, но пока ещё бесформенную точку. Через минуту она уже напоминала очертаниями какое-то странное горбатое чудище на колесах. Бульдозер на трейлере.
— Наш, — сказал глазастый Ахмед, — Ибрагим, здоровый такой.
Я отрицательно помотал головой.
Ахмед для наглядности надул щеки, но получился не здоровый, а толстый, и тогда он отпустил руль и показал руками. Я с опаской покосился на пустой руль, хотя давно пора было привыкнуть к ахмедовскому артистизму.
— Останови машину, — я соскочил с подножки и приготовился махнуть трейлеру, если шофер не узнает нас и не затормозит сам. Трейлер затормозил. За огромным Ибрагимом Ахмед не разглядел Фикри.
— Слава богу, Фикри, принимай команду. Да и Ибрагим более чем кстати, — после того как я увидел бульдозериста в деле на том самом труднейшем плато, я был уверен, что он нам пригодится.
Фикри обошел колонну и пересел ко мне в машину. Я развернул пакет с бутербродами, достал фляжку с водой и сервировал этот достаточно изысканный завтрак на заднем сиденье. Ахмед повел носом и слегка снизил скорость. Фикри оторвался от фляжки и гаркнул на Ахмеда:
— Держи скорость не меньше восьмидесяти!
— Мы же успеваем, Фикри.
— Будет песчаная буря. Вот почему мы так спешили вам навстречу.
Титовская точка на карте оказалась небольшой, сплошь глинобитной деревушкой с полутора десятком домиков. Когда-то случайная экспедиция пробурила здесь артезианский колодец, и жители смогли отвоевать у пустыни несколько гектаров под апельсиновые деревья. И ещё крестьяне разводили голубей, в каждом дворе было по две-три голубятни с конусообразными крышами. Сама позиция находилась в двух километрах отсюда.
Фикри не стал загонять колонну в глубь деревушки, так как наше место было на позиции, но до прихода ракетного дивизиона оставалась ещё масса времени, и ему, видимо, не хотелось дергать людей: пусть расслабятся после марша, покурят, поговорят.
Я взглянул на небо. Ни облачка.
— Это ничего не значит, — уловил мои сомнения Фикри, — через час-другой всё изменится. Будет темно, как ночью.
От толпы солдат отделился Ибрагим, подошел к нам и по-уставному вытянулся.
— Что, Ибрагим?
— Местные жители видели здесь чужих.
— Когда? — Я опередил Фикри. Интуиция, кажется, не обманула Сами.
— Вчера вечером.
Я полез в машину за картой. Хотя это всё равно, что искать иголку в стоге сена. А дивизион? Дивизиону без нас позицию не найти, тем более в бурю. Запутаются в полевых дорогах, потеряют направление и в лучшем случае встанут где-нибудь. Но задание всё равно будет сорвано.
— Этих неизвестных я беру на себя. На двух машинах мы успеем обшарить ложбину у высохшего озера, — Фикри быстро прочитал карту, — а ты, Алеша, возьми на себя дивизион.
— Хорошо, Фикри. Будь осторожен. Прихвати с собой кого-нибудь из крестьян.
— Не переживай, — улыбнулся Фикри и полез в кабину грузовика, — главное за тобой.
— Сделаем так. Ты, Ибрагим, — я посмотрел на бульдозериста, — проедешь со мной только половину дороги и остановишься вот здесь, — я показал точку на карте, — и будешь ждать, пока я не пойду обратно с дивизионом. Если будет нужна твоя помощь, я тебе скажу, если нет, присоединишься к нам и займешь место в хвосте колонны. Остальные остаются на позиции и встанут так, чтобы светом фар помочь нам сориентироваться в темноте. Я возьму с собой трех солдат. Одного — в кабину к тебе, Ибрагим, двоих — ко мне. Пригодятся в случае чего. Всё. Поешь как следует, — добавил я, — и возьми сухой паек и воды.
— Мне надо заправить бульдозер.
— На всё полчаса, буду ждать тебя здесь, — с Ибрагимом, несмотря на мой приличный рост, можно было разговаривать только снизу вверх, мне почему-то всё время хотелось назвать его кузнецом, уж очень его облик подходил к этой тяжелой, мирной и умной профессии.
Сидя на обочине, я смотрел, как из кузова одного из грузовиков вылезли двое солдат и направились к нашей машине.
— Можно сходить за кофе? — спросил Ахмед, сумевший уже разнюхать, где находится миниатюрная деревенская лавка-харчевня.
— Давай.
На позиции мне делать было нечего, да я и не собирался вдаваться в детали. Дожидаться, пока у каждого солдата будут застегнуты все пуговицы на штанах, — пустое дело.
— Вот что, Ибрагим, — сказал я, глядя на огромные ладони с темными заусенцами и царапинами от постоянной работы с металлом, — если мы поедем вместе, я потеряю слишком много времени.
— Понял
— Будешь ждать меня здесь, — я снова вынул карту, — узнаешь?
— Развилка шоссе и проселка.
— Правильно. Стой там как вкопанный и жди меня.
Машина неслась по шоссе так, словно мы удирали от погони, а я гадал, сколько же времени было у нас в запасе? Сколько черного дорожного серпантина успеет проглотить «уазик», прежде чем придется двигаться на ощупь?
Погода начала портиться, когда мы свернули с шоссе на грунтовку. На южной закраине неба появились нездоровые красные пятна. Сначала они просвечивали, словно куски человеческой кожи, под которой пульсирует кровь, потом стали увеличиваться и темнеть, слились вместе и, поглотив небо на горизонте, двинулись дальше. Казалось, что купол неба над нами закрывали огромной, тоже сферической, заслонкой, искусно сделанной из единого куска тщательно отполированного красного металла. Однако это было не так. Закрыв солнце, заслонка сделалась прозрачной, будто на самом деле была из стекла, и стало ясно, что она состоит из бесчисленного множества мельчайших красноватых частиц. А на юге ветер уже поднимал к небу желтый песок. Там ещё больше стемнело.
Мне почудилось, что мы попали в огромную колбу, где невидимый алхимик проделывает опыты, заполняя её клубами красного ядовитого дыма. Прорывавшиеся иногда лучики солнца придавали окружавшему нас волшебству фантастическую марсианскую окраску, и проселок под колесами начинал казаться одним из каналов, которые так долго интриговали землян. Наконец солнце исчезло совсем, устав сопротивляться стихии, и по стеклам и тенту зашуршал поднятый ветром песок Ахмед держал где-то под пятьдесят, и солдатики мотались на заднем сиденье, как горошины в сухом стручке.
Однако такая роскошь продолжалась недолго. Через полчаса мы уже двигались черепашьим шагом, неизвестно для чего включив фары. Чувствовалось, правда, что день ещё не ушел, продолжался, над сплошной пеленой песка слабо угадывалось небо. Если бы не часы на руке, ощущение времени было бы давно потеряно, так же, как и ощущение пространства. Нас привязывал к земле только этот накатанный проселок, и Ахмед вцепился в него глазами, боясь потерять последнюю нить, обещавшую хоть какой-то выход из окружавшей нас темноты. Дорога казалась мне сейчас пуповиной, связавшей два живых организма — двигавшийся где-то (а может быть, уже вставший) вдоль дороги дивизион и материнское лоно позиции с укрытиями, блиндажами и бункерами, где сидят сейчас солдаты со знакомыми лицами и ждут нашего возвращения. Сейчас я старался не думать о Фикри, главное — найти и привести этот дивизион.
В машине было уютно, и агония дня не казалась в теплой кабине трагедией. Просто стало темно, как и полагается ночью, хотя на циферблате часов стрелки показывали семь вечера. Струи песка, поливавшие «уазик», напоминали проливной дождь, дробный стук его каменных капель заглушал даже шум мотора.
Желтый огонек, показавшийся из пелены, воскресил в памяти человеческое жилье и маленькие уютные деревушки. Я встряхнулся и положил руку на руль. Машина встала. Теперь, когда движение прекратилось, очередной порыв ветра попытался поднять нас с дороги и унести, как сказочный домик Элли,
