если так серьезно все повернулось, приди, расскажи по-честному. Не
расстреляют же, поймут. На что он рассчитывал, когда этот поклеп сочинял?
- Наверное, думал, что, как и при прежнем руководстве, особо не будут
разбираться, кто прав, кто виноват. Было бы указание выполнено, а чья
голова с плеч слетит, не так уж и важно. Особенно, когда о чужой голове
речь идет. - Ким замолчал.
- У Левко с Крымовым такие вещи не пройдут.
Они, слава богу, понимают, что пока в работе милиции действительно не
восторжествует закон и справедливость, абсолютная правда и гласность -
преступность непобедима. Многие еще не верят, что милиция оздоровляется.
Уж на что Ревзин был потрясен похищением, и то лишь на третий день решился
к нам обратиться. - Смолянинов остановился напротив Кима и без всякого
перехода спросил:
- Кстати, о Ревзине речь не заходила?
- Фамилия Ревзина всплыла, когда Казаченко спросили, не приходилось ли
ему реставрировать книги. Он сразу же стал отнекиваться и заявил, что
сейчас у них нет таких специалистов. Был, дескать, один, да и тот ушел на
пенсию и недавно умер. Следователь, который вел допрос, обратил внимание,
что при упоминании о реставраторе книг Казаченко занервничал.
Следователь позвал меня. Пришлось задать еще несколько вопросов. В
конце концов выяснилось, что он видел старика в день смерти около его дома.
- И все? Что-то я ничего не понимаю.
- Сейчас объясню. После допроса следователь зашел ко мне с протоколом.
Посмотрел на меня и вдруг говорит: 'Вас бы с Казаченко переодеть и можно
местами поменять. Не близнецы?' Тут я вспомнил, что даже у Коптева нас об
этом спрашивали, и подумал: а не был ли Казаченко рядом со стариком в
момент трагедии? Если да, тогда понятно, почему соседка Ревзина такой крик
подняла, увидев меня, и разговаривать со мной не захотела. Понятно стало и
почему заволновался Казаченко, когда о Ревзине речь зашла. А что, если он
старика не около дома, а в самом доме видел - в подъезде? Короче, сегодня
с утра пораньше направляюсь в Петропавловский, к Марии Степановне Сизовой.
И опять, как в прошлый раз, она встретила меня, мягко говоря,
неприветливо. Ну я и спросил напрямик, не видела ли она меня в тот день,
когда Ревзин умер около двери его квартиры.
- И что Сизова?
- Лучше бы не спрашивал. Так перепугалась что чуть в обморок не упала.
Еле успокоил. Пришлось про Казаченко рассказать. Наконец поверила, а когда
поверила, пригласила чай пить. За чаем и сообщила со всеми подробностями,
что слышала, как сосед вошел в подъезд - узнала по голосу: он с кем-то
разговаривал вернее, кричал. Сизова выглянула на лестничную площадку.
Старик стоял на верхней ступеньке, почти на площадке первого этажа и
кричал на человека, находившегося у дверей в подъезде. Что-то насчет
каких-то денег, заказов, махинаций. Она не поняла что к чему.
Потом Ревзин вдруг замолчал и, рухнув на пол, заохал. Мужчина подбежал
к нему, поозирался, приподнял, подтащил к квартире, залез в карман
старика, открыл его ключом дверь, втащил старика в переднюю и там оставил.
И это все спиной к наблюдательнице.
А когда выходил, повернулся к ней лицом. Тут-то она меня, вернее
Казаченко, и разглядела.
- Это еще доказать надо, что именно Казаченко, а не кого другого, -
тихо, будто самому себе, сказал Смолянинов.
- Тут и доказывать нечего, - горячо заявил Ким. - Пальто по описанию,
сделанному Сизовой, полностью совпадает с тем, во что был одет Казаченко
при задержании.
- Совпадение.
- Нет, не совпадение. Группа крови Ревзина и следы ее на одежде
Казаченко совпадают. Кроме того, я вчера вечером еще раз повидался с
Казаченко. Он рассказал все, как было. Разногласия с показаниями Сизовой
только в мелочах. Казаченко увидел Ревзина около его дома, хотел с ним
поговорить и пошел к подъезду. Остальное известно.
- Ты не спрашивал его о похищении старика, об 'экспертизе'?
- Впрямую нет. Поинтересовался вскользь: об их встречах в последнее
время, о чем говорили, ну и так далее. У меня такое впечатление, что
Казаченко к похищению отношения не имеет.
Докладывая об этих событиях генералу, Смолянинов то и дело порывался
встать, но, наталкиваясь на взгляд Левко, усаживался на место.
- Долго, Дмитрий Григорьевич, очень долго тянется эта волынка. Я
понимаю, конечно, важно сохранить книги, не дать расхитить библиотеку,
если она существует...
- Конечно, существует! - резко поднялся полковник и пошел вокруг
длинного стола, за которым проходили совещания.
- Я не закончил, - строго прервал его генерал. - Если она существует не
только в нашем воображении.
Пока мы дров вроде бы не наломали. Казаченко задержан без всякого
отношения к книгам?
- Об этом знают все, кого мы считали нужным поставить в известность.
- Вот и ладно. Мне доложили, что на фабрике у Москвина тоже идет
проверка. Его арест, если до этого дело дойдет, ненужного удивления не
вызовет. А что дальше? Что вы наметили?
- Надо арестовать Москвина. На нем все сходится.
- На каком основании арестовать? Что мы предъявим прокурору? 'Разгон'?
Так Москвин - сам потерпевший. Описание квартиры, где Ревзин проводил
'экспертизу'? Это не доказательство. Что еще? Ничего.
- Знаю.
- А раз знаешь, ищите. Москвин, Казаченко, мальчишки, обворовавшие
квартиру Ревзина, все это - фрагменты одной мозаики. Кстати, как вы вышли
на подростков?
- Сами явились, с повинной. Разбираемся.
- Вот-вот, разбираетесь. Выясните, кто за ними стоит. Приложите их друг
к другу. Да моего старого знакомца дядю Лешу не оставьте без внимания,
позаботьтесь. Это моя личная просьба.
- Понял, - усмехнулся Смолянинов.
- Понял, - ворчливо передразнил генерал. - Всето ты, Дмитрий
Григорьевич, понимаешь, а того, что с меня каждый день за эти книги шкуру
снимают, понять не можешь. В Москве создается специальная комиссия. Ее
наши страсти-мордасти не интересуют: ей книги подавай, и чтоб в целости и
сохранности.
- Постараемся, что ты сейчас предлагаешь?
- Да ты нахал! Я что, начальник уголовного розыска? У меня своих забот
