Глава 1
Снег таял, падая на черную от грязи платформу. Из окна вагона Маша видела на соседних путях мокрые крыши состава, также готового к отправке.
Аркадий Фролович ухватился за спущенную раму окна и заглянул в купе:
— Всё? Ну, кажется, всё.
Он вытащил из кармана платок, зачем-то встряхнул и убрал.
— Ириша, вы знаете, где аптечка? Помните, сколько у вас мест?
Ирина Федотовна с окаменевшим лицом сидела на скамье.
— Что вы сказали, Аркадий Фролович?
Он утомленно махнул рукой:
— Я сказал — будьте практичнее. До свиданья, милые!
Аркадий Фролович попробовал закурить трубку. Табак отсырел, трубка не зажигалась.
— Фу-ты, черт! — пробормотал Аркадий Фролович. — Маша, я не простился с напой. Обнимите его. Передайте…
Эшелон медленно двинулся.
— Аркадий, Аркаша, прощайте! — внезапно сильно бледнея, воскликнула Ирина Федотовна. — Неужели мы все-таки едем? Куда? Зачем?
— Маша! — громко говорил Аркадий Фролович, шагая рядом с вагоном. — Маму надо беречь от солнца, если доживете там до лета. Может быть, вернетесь и раньше, но едва ли.
Маша, высунувшись из окна, крепко пожала руку Аркадию Фроловичу.
— Аркадий Фролович, а вы? Где будете вы?
— Где я могу быть! В госпитале.
Он начал отставать от вагона.
Замелькали дома, крыши, заборы, трубы…
— Отец и не заглянет к нам в купе! — после долгого молчания вздохнула Ирина Федотовна. — Он теперь всю дорогу будет занят со студентами. Начальник эшелона. Пока пройдешь из конца в конец состава…
— Мама, — спросила Маша, испугавшись догадки, — почему Аркадий Фролович велел беречь тебя от солнца?
— Что другое мог посоветовать доктор?
— Но какое в Свердловске солнце?
— Ах, давно уже изменили маршрут! Мы едем в Среднюю Азию.
«Не все ли равно!» — хотела сказать Ирина Федотовна, но, взглянув на Машу, виновато спросила:
— Неужели мы тебя не предупредили?
Маша молча отвернулась к окну.
Они одни в купе, забитом багажом авиационного института. Черная земля, голые деревья мелькают в окне. Ветви гнутся под ветром, как прутья. Мутные облака текут в небе, поезд никак не обгонит их.
Значит, не Свердловск?.. Маша закрыла глаза. И в памяти отчетливо возник весь трудный вчерашний день.
Было раннее утро, когда она вернулась из Владимировки. Поднимаясь по лестнице, Маша догнала отца, который медленно шел впереди.
Он горбился и стучал палкой, тяжело на нее опираясь.
— Папа! — крикнула Маша.
— Милая! Дочка!
— Папа! Как я соскучилась!
Он, не отвечая, прижал к груди ее голову. У него ввалились глаза, нос заострился.
— Да, спим мало, — ответил папа на испуганный взгляд Маши. — Дежурил сегодня. А завтра уезжаем. Как мы боялись, что ты опоздаешь! Получила телеграмму?
— Да-да! Получила.
— Ириша, открой! — постучал отец в дверь палкой.
Мать кинулась Маше навстречу:
— Приехала? Счастье — приехала!
Должно быть, они не надеялись, что Маша успеет вернуться вовремя.
В комнате беспорядочно валялись вещи, дверцы шкафов распахнуты, в углу стояла картина, снятая со стены. Не смолкая, как отдаленный гром, гудели раскаты орудий за окнами.
Мать села на диван, уронив на колени руки, и, беспомощно глядя на отца, сказала:
— Воля твоя, нет у меня больше сил. Легла бы и не встала.
— Уф! — громко вздохнул отец.
Видно было, что они оба устали.
— Почему выключено радио? — проворчал отец, вставляя в штепсель вилку. — Слушайте! Слушайте!
Передавали приказ об обороне Москвы.
— Что такое, Кирилл? — воскликнула мать.
— Я говорил! Разве я не говорил вам об этом? — лихорадочно повторял отец. — Москву не сдадут. Ясно, что именно здесь их остановят.
— Кирилл, зачем же тогда уезжать? — робко спросила мать.
— Как «зачем»? Уезжать необходимо. Студенты должны учиться. Мы должны дать им возможность работать нормально.
За весь день они только и виделись в эти полчаса: отец ушел наблюдать за упаковкой учебных пособий, Маша — к себе в институт.
Она не надеялась встретить Митю Агапова. Скорее всего, мобилизован. Маша не имела от него вестей все лето, пока жила во Владимировне.
В вестибюле пусто. Институт эвакуировался. Но в комсомольском комитете толпился народ. Многие ребята — в военных шинелях. Маша подошла к Володьке Петровых, однокурснику, члену комитета. Его воспаленные от бессонницы глаза слезились, но он пытался шутить. Впрочем, шутка получилась не очень удачной.
— Ты понравилась на своем курорте… как его… где ты была…
— Ты не смеешь! — гневно вспыхнула Маша. — Я была мобилизована на полевые работы.
— Знаю, знаю. Шучу. — Петровых протянул руку: — Давай.
— Что «давай»?
— Комсомольский билет. Сниму с учета. Куда эвакуируешься?
— Как «куда»? — изумилась Маша, забыв, что и вернулась она из Владимировки по вызову отца лишь потому, что семья готовилась эвакуироваться. — Я не еду. Посылайте, куда надо.
Володя Петровых поставил локти на стол и, мигая слезящимися глазами, произнес, не впервые должно быть, короткую, решительную речь.
— Строгова! Не буянь! Кого нужно было послать, послали. Понятно? Кто-нибудь должен учиться. А как же? Постановление правительства. Ну ладно, слушай, не спорь. Где билет? Куда едешь?
Кто-то взял Машу за локоть. Она оглянулась: Митя!
— Не спорь, Маша. Надо будет — пошлют.
