не поняла.
— Что это, Сергей?
Он расстегнул шинель, доставая из кармана папиросы.
— Сережа! Золотая Звезда!
Сергей хотел ответить с небрежным видом: 'Что ж ты удивляешься? Разве один я?' — но только кивнул, стараясь не слишком блаженно улыбаться.
Маша изумленно рассматривала его грудь в орденах и медалях.
— Четыре ордена и Золотая Звезда!
— Ну уж, четыре! Откуда четыре? Эти две — медали.
Она смотрела на него непонятным взглядом и вдруг сильным движением взяла ладонями его виски и поцеловала в лоб. В следующее же мгновение она в испуге отдернула руки, краска кинулась ей в лицо.
— Ах я дурак! Дубина еловая! Три наряда мне мало! — заорал Сергей, не веря счастью.
— Ругается. Странный человек! — смутилась Маша сильнее.
— Забыл про театр. Билеты на 'Пиковую даму' в филиал Большого театра. Ах я простофиля!
— Действительно, простофиля, — согласилась Маша. — Ничего не скажешь. Меньше получаса до начала.
У нее все еще горели щеки. Кажется, она рада была на минутку убежать от Сергея.
Она вбежала в свою комнатку и распахнула шкаф. Увы! Гардероб ее был беден. Нужно прямо признаться, почти пуст — в шкафу висело одно-единственное, то самое потертое коричневое платьице, в котором два года подряд Маша ходила на лекции.
Зато, слава богу, выходные светлые туфли лежали новехонькие в ящике шкафа, завернутые в чистую тряпочку.
'Какая, однако, удача: 'Пиковая дама'! — рассуждала Маша, торопясь переодеться. — Если бы только быть немного наряднее!'
Она приметала наспех к воротнику кусочек кружева и вышла к Сергею.
Он увидел выражение радости и неуверенности в ее лице и угадал, что нужно сказать:
— Маша, тебе замечательно идет это платье! Чудеса, как ты изменилась!
— Да? — радостно вспыхнула Маша.
Они вошли в зал, когда гасили огни. Театр еще полон был приглушенным гулом голосов, тяжелые складки занавеса еще скрывали от глаз таинственную жизнь сцены, но предчувствие никогда не изведанного восторга уже опьянило Сергея.
— Первый раз в жизни в третьем ряду партера, — шепнула Маша.
— Чудеса! — ответил Сергей.
Началась увертюра. Где-то возникли звуки. Сергей не понял, откуда они. Они лились отовсюду, поднимались, окружали его.
Сергей не различал инструменты. Кларнеты, тромбоны и скрипки сливались в невыразимо прекрасном согласии. Что-то дивное творилось в его душе. Нежность. Свет.
'Еще! — молил он. — Повторись. Не кончайся'.
Вдруг пронесся мучительный вихрь насмерть встревоженных скрипок. Зловещее дуновение холода. Свет погас. Ужас, гибель грозили кому-то.
Сергей, потрясенный, вцепился в ручки кресла. Он почувствовал — Машины пальчики доверчиво прикоснулись к нему.
'Ты здесь, Маша', — подумал он.
Медленно раздвинулся в стороны занавес.
В антрактах они были задумчивы и почти не говорили.
После спектакля Сергей робко предложил:
— Маша, зайдем ко мне. Посмотришь, как я живу.
Конечно, они не могли так, сразу расстаться. Кроме того, Маше не хотелось возвращаться домой. Плохо дома. И какая, в сущности, получилась неудачная жизнь! Да, можно подвести итог: жизнь не удалась.
'Я бы хотела увидеться с тобой еще один раз, Митя, чтобы сказать, что давно тебя перестала любить'.
Они шли в густом мраке неосвещенных улиц. Сергей держал Машу под руку, чтобы она в темноте не оступилась.
'Маша, скажи: быть мне счастливым или несчастным навсегда?' Тысячи раз повторял Сергей эти слова, но сейчас, когда Маша шла рядом и он ощущал легкую тяжесть ее руки и чувствовал шаги в такт со своими, язык отказывался ему служить. Маша молчала. Молчание ее было печально и непонятно: оно не сближало, а отдаляло их друг от друга. И, чтобы нарушить этот разлад и вернуть беспечную радость, какая была до театра, Сергей ни с того ни с сего принялся расхваливать гостиницу, куда они идут, начал бессовестно хвастать, как ему хорошо живется.
Маша чуть слышно вздохнула и осторожно высвободила руку. А Сергей понял, что после этой болтовни ему не произнести те слова, и ужаснулся.
Служащий в гостинице сказал, что Бочарова несколько раз вызывали к телефону.
— Пойдем, Маша, пойдем, — торопил Сергей, даже не расслышав, что ему сказали.
Они вошли в номер. Сергей принялся хлопотать. Он усадил Машу в кресло. Как он старался, чтоб ей было лучше! Подложил ей под локоть диванную подушку, подумал и другую подушку сунул под ноги.
Маша рассмеялась:
— Верно, у тебя хорошо. По крайней мере, тепло.
— Маша! Забудь, что я говорил. Я хотел сказать совсем другое.
— Что же ты хотел сказать, Сережа?
— Я хотел… Маша: кончится война, я тебя догоню. Стану учиться…
— Какие пустяки! — ответила Маша. — Неужели ты думаешь, что тебе надо в чем-нибудь меня догонять? Сережа, расскажи, как ты стал Героем. Сережа, как ты стал Героем?.. — повторила она странно настойчиво и требовательно. — Мне важно, необходимо узнать.
Сергей отчетливо, до мельчайших подробностей помнил ту ночь. Лунную поляну, себя у пулемета, тоску ожидания…
Он все рассказал Маше.
— А Степан?
— Степан помер. Три месяца пролежал в госпитале… и помер.
Зазвонил телефон.
Сергей с досадой взял трубку и выпрямился. Он стоял в привычной позе бойца, выслушивающего приказ.
Маша поднялась с кресла.
Сергей положил трубку.
— Я не могу тебе открыть, с каким заданием меня посылают. Ты должна понять, Маша…
— Сережа, как скоро кончился сегодняшний праздник! — грустно ответила она.
Сергей закусил губу, внезапно бледнея, и вдруг с выражением отчаяния в лице сказал:
— Маша, не сердись на меня… Я люблю тебя…
Маша молчала.
Ему стало жаль себя, стыдно. И губительный вихрь скрипок из 'Пиковой дамы' пронесся в его памяти.
Он дернул гимнастерку, небрежно повел плечами:
— Трусом не был да и не стану вовек. А фашистских гадов я ненавижу! Я их за людей не считаю!
В дверь постучали.
Девушка в белом фартуке просунула хорошенькое личико в щелку:
— Товарищ Бочаров! Вас ждет машина.
Он схватил шинель и готов был, не оглянувшись, бежать.
— Сережа!
Маша приблизилась твердыми, быстрыми шагами. Сергей увидел в ее глазах странный, тревожный
