— Что с тобой? — спросила она, узнавая новенького.
— Ничего. Просто споткнулся.
Отряхнув снег с шапки, Витя перебежал на другой тротуар.
Маша знала теперь шестиклассников и по именам и в лицо. Она была уверена, что знает их всех одинаково. В действительности же из сорока человек ее класса только немногие раскрылись перед ней.
Она знала Диму Звягинцева. Книгочей, шахматист, первый в классе силач, охотно похвалявшийся бицепсами, его уважали ребята за справедливость.
— Как Димка скажет, — то и дело слышно было среди ребят. — Димка, скажи, на чьей стороне правда?
Звягинцев страдальчески морщил лоб, думал, вздыхал и выкладывал правду. Он учился хорошо не оттого, что науки легко ему давались или равно были интересны. Он был совестлив. Надо учиться? Кряхти, а учись.
Шура Матвеев, чистенький, вежливый мальчик из профессорской семьи, учился, напротив, почти без усилий. Матвеев на лету схватывал объяснения, урок отвечал легко, хотя чуть небрежно, и любил поражать ребят разными диковинками: то билетом на концерт, то какой-нибудь редкостной книгой. Или притащил в класс подзорную трубу, будто бы доставшуюся его отцу от адмирала Нахимова. Ребята с интересом разглядывали все его редкости, но никакие подзорные трубы не могли создать Шуре Матвееву, как он ни тщился, особого положения в классе.
Главенствовал Володя Горчаков. Задира и плут, всегда счастливо озабоченный какой-нибудь выдумкой, поглощенный страстной дружбой или лютой враждой, Володя Горчаков к школьным наукам был равнодушен. Учился, потому что такова была неизбежная участь всех мальчишек с восьмилетнего возраста. Старался меньше получать двоек, чтобы не ругали дома. В школу тем не менее Горчаков ходил охотно: в школе было весело и товарищи любили его.
Был в классе сочинитель, Петя Сапронов, который доставлял учителям немало хлопот удивительной способностью путать все на свете. Был задумчивый и вялый Леня Шибанов, слишком робкий, чтобы выделиться хоть чем-нибудь.
Кроме того, в классе было много других. В сущности, они оставались мало знакомыми Маше. Среди них был и Витя Шмелев.
Однажды Маша задержалась в школьной библиотеке. Смеркалось. На лестнице было темно.
В пустой раздевалке копошилась фигурка. Кто-то ползал впотьмах, разыскивая галоши или упавшую шапку, и тихонько всхлипывал.
— Кто здесь? — спросила она.
Мальчик умолк. Маша повернула выключатель. Витя Шмелев, держа в одной руке шапку, поднятую с полу, торопливо вытирал кулаком заплаканные глаза.
— Здравствуйте, — сказал он растерявшись. — Я ничего.
— О чем ты плакал?
— Я не плакал.
Он бочком пробирался к двери, пряча от учительницы лицо.
— Погоди. Ты плакал из-за шапки?
— Нет. Я ее сразу нашел.
— Погоди. Тебя обидели? Ну, признайся, Витя, скажи мне, пожалуйста. — Она взяла его за плечо и крепко держала, чтобы он не убежал.
— Никто меня не обижал. Да я и не плакал. — Он вывернулся из-под ее руки. — До свиданья, Мария Кирилловна! Можно мне домой, Мария Кирилловна?
— Иди, — ответила она.
Она видела, как Витя Шмелев с усилием открыл тяжелую дверь и юркнул в темноту улицы.
Глава 33
Когда за стеной у соседей пробило семь часов, Витя проснулся.
Сначала он подосадовал, что проснулся на полчаса раньше, потом обрадовался.
Он хотел проверить, усилился ли магнит, к которому подвесил на ночь грузик, но знал, что, едва пошевельнется, разбудит маму, и поэтому лежал не шевелясь и думал.
Он припомнил всю свою вражду с Горчаковым.
Однажды Дима Звягинцев заступился за Витю. Вот что из этого получилось.
После уроков Володя Горчаков прижал Витю в углу раздевалки и крикнул:
— Сдавайся, тогда заключим мир навсегда!
— Вот тебе мир! Первый сдавайся! — ответил Витя и сбил с Володьки сумкой шапку.
Дима Звягинцев поднял шапку, нахлобучил Володе на лоб и сказал:
— Брось приставать к Шмелю!
Дима Звягинцев был самым старшим в классе, но никого не трогал пальцем.
— Хватит тебе к Шмелю приставать, — повторил он и стал между ними.
Володя не знал, как поступить: кинуться в бой или не лезть больше к Шмелеву. Он уж и сам позабыл, из-за чего с ним враждует, и был бы рад, чтобы все это кончилось. Но Витя снова испортил все дело.
— Попробуй, попробуй пристань! — прокричал он, высовываясь из-за спины Звягинцева. За прикрытием он чувствовал себя надежно.
Володя Горчаков внезапно сочинил стихотворение:
Он изумился своим рифмам и пошел разыскивать Петю Сапронова: до сих пор подбирать рифмы умел только Петя Сапронов. Володя Горчаков стихи считал ерундой, но свое стихотворение ему понравилось.
Витя Шмелев в этот день возвращался из школы с Димой Звягинцевым. Дима, высокий, плечистый, в синих брюках галифе, ватной куртке и круглой кубанке, шагал широко, по-мужски. Витя семенил рядом, не спуская со своего нового друга счастливого взгляда, и выкладывал все, что было за душой.
Он рассказал, что обязательно сконструирует детекторный радиоприемник, спросил, не нужен ли Диме паяльник: у него все равно один лежит зря, обещал сегодня принести Диме полный комплект журнала 'Техника — молодежи' за 1940 год. Витя жаждал дружбы!
А когда вечером он пришел к Звягинцеву, тот играл в шахматы с каким-то большим парнем; другой такой же большой парень стоя наблюдал. По висевшим в углу шинелям Витя догадался, что Димины друзья — ремесленники. Дима покраснел и сказал Вите: 'Положи на стол', даже не взглянув на кипу журналов, завернутых в газету. Витя понял: он стесняется перед ремесленниками такого маленького товарища и хочет показать, что это и не товарищ, а так просто зашел соседский мальчишка. Мучаясь от стыда и разочарования, Витя наблюдал за шахматными ходами, крепко прижимая к груди спрятанный под пальто новый паяльник, который принес подарить Диме. Он решил подарить ему новый, а старый оставил себе. Так он долго стоял, а три больших мальчика не обращали на него никакого внимания.
Наконец Витя сказал:
— Ну, я пошел.
Дима догнал его на лестничной площадке, красный, как вареный рак.
— Эй, Витька! — позвал он, оглянувшись, прикрыта ли дверь. — Приходи когда-нибудь после. Это
