не станет ни на секунду обездвижен и слаб.
Иногда он трогал упрямым языком вставленный зуб, пытался расшевелить его, сдвинуть. Будто под этим зубом, в голой, окровавленной десне таился ответ — почему больше уже не может быть страшно.
Но где-то взрастало иное чувство, неизъяснимое еще: иного страха, не земного, с которым соотнести свое глупое тело не было никакой возможности. Саша еще раз выпил. Водки больше не было.
Вышел в туалет, заперся в кабинке. Извлек пистолет, предварительно посмотрев на потолок.
«Если у них тут есть камеры, они решат, что я задумал отстрелить себе яйца», — попробовал рассмешить себя Саша.
Он загнал патрон в патронник, поставил пистолет на предохранитель и спрятал его в брюки, за ремень. Потом передумал, вытащил, переложил в карман — отлил старательно и снова вернул пистолет на место. Смыл, внимательно глядя на воду. Понял, что захмелел. Решил ходить по улице, вокруг квартала, пока голова не прояснится.
Шел, глядя прямо перед собой, не обращая внимания на людей, отгонял от себя мысль: «А если он уйдет, пока ты тут бродишь?»
Не уйдет. Будет гораздо хуже стоять у суда и ждать.
«А если тебя сейчас остановит полиция?»
Нет. Ничего не случится.
На пятом кругу он явственно увидел в толпе Хомута… Тот был хорошо одет, прошел мимо, Сашку не признавая…
На шестом кругу Саша сбился и считать перестал.
Уже не помня, сколько прошло времени, почувствовал, как терпко дрогнуло сердце, и остановился.
«Суд, Саша, — сказал себе. — Саша, суд».
Отдышался немного, глядя в асфальт.
«Кажется, я захмелел еще больше. С двух-то рюмок… Какой-то здесь воздух… обширный. Не вместить никак…»
Саша стоял, не двигаясь, и сам себе казался столбом. Он так и проговорил мысленно: «Я соляной столб». Почему именно соляной — сам не знал. Казалось, что ноги его не чувствовали влаги, руки — холода.
Судья был в той же куртке, в тех же ботинках. Напряженный и строгий — показалось Саше.
Постоял с полминуты и пошел следом, глядя на качающуюся, седую шевелюру.
«Можно уже сейчас», — сказал себе.
«Нет, люди идут, много».
«Не тяни».
«Я не тяну. Я иду. Я готов».
Саша шел, глядя судье в спину, руки в карманы.
Хотелось закурить, но он заставил себя не делать этого. Отвлечет.
Саша чувствовал себя так, будто из него извлекли все органы, отварили и снова вложили — переваренные, подрагивающие мелко.
Мозг расползался по черепной коробке. Но глаза все равно были ледяными и побелевшие, истончившиеся как-то пальцы — тоже ледяными, но крепкими, упрямыми и недрожащими.
«Суд судом, век веком», — повторял Саша про себя, чтобы ни о чем, ни о чем не думать, только смотреть в затылок.
«Суд судом, век веком, суд судом, век веком…» — от частого повторения смысл этих слов терялся, путался, они сливались воедино — «судсудом, веквеком, судсудом, веквеком», — получалось так, словно сзываешь какую-ту птицу поклевать, — гусей с тонкими шеями: судсудо'м, судсудо'м, судсудо'м…
«Вот сейчас. Сейчас же, я сказал», — велел себе, словно суровую нитку разорвал.
Набирая ход, Саша снял с предохранителя пистолет, лежащий в кармане. Уже подбегая жесткими шагами, метрах в пятнадцати от человека, что спустя секунду умрет, Саша чуть-чуть приостановился: навстречу ему, а вернее, навстречу судье, тоже кто-то бежал.
«Какого черта?» — выругался Саша, взбешенный, не зная, что делать.
Тот, что бежал, извлекал из большого пакета железный предмет. Автомат ППШ. В течение пяти громыхающих секунд судья, не успевший ни отбежать, ни пригнуться, кривясь, падая и подрагивая телом на асфальте, принимал в тело куски свинца. В него стреляли в упор, с расстояния в два метра.
Когда судья уже лежал на земле, ему еще засадили очередь в голову. Саша присел машинально — и смотрел на лежащего судью, на его грязные брюки и тяжелые ботинки, не решаясь рассмотреть стрелявшего. Сначала ноги шевелились, а потом перестали. Автомат упал на асфальт, человек, чьего лица Саша не увидел, развернулся и легко побежал в противоположную сторону, вскоре куда-то свернув.
— Бляха-муха… — сказал Саша негромко.
Он встал и, не веря глазам своим, подошел к телу судьи. Седые волосы слиплись — теперь, когда судья лежал, волос стало еще больше. Обильно кровоточило, текло из-под куртки.
Саша присел, зачем-то пытаясь заглянуть судье в лицо, подобрал с брусчатки гильзу, покатал в пальцах, положил в карман.
«Сейчас ведь приедут, а ты тут с пистолетом сидишь», — сказал себе.
Поднял глаза ошарашенные. На него смотрели прохожие — и никто не решался подойти. Саша поднялся и пошел быстро, не оглядываясь.
Через несколько минут почувствовал, что ломит затылок. На него явно кто-то смотрел, идя следом.
«Надо бы ствол выкинуть».
«Нельзя, заметят».
«Если это полиция, — должны были уже взять».
«Может, побежать?»
Саша напряг мышцы, чтобы сделать рывок, — и в ту же минуту услышал звук сирены — мимо пролетело полицейское авто.
«Если бы я побежал, они остановились бы. Повезло? Мне повезло? Второй раз уже?»
«Иди себе, повезло ему…»
Саша повернул наугад. Прибавил шагу.
Он чувствовал, чувствовал взгляд. Никогда Саша не отличался интуицией, а сейчас знал наверняка.
На очередном повороте скосил взгляд — и сразу того, кто шел в след, угадал. Обычный мужчина, парень даже. Не полицейский, явно. Суетливый, сутулый. Кудряшки из-под капюшона — волосы по плечи. И нос длинный. Глаза близоруко щурит. Типаж… Но упрямый. Идет себе, ботаник. Кого тебе надо, уебок?
Саша топал еще минут семь, все ожидал парка — в парке этого урода можно подождать и спросить, что он потерял. Наедине. Но парки все остались где-то в стороне.
Саше было спокойно, и даже с пистолетом расставаться не хотелось.
Он свернул на территорию новостройки, нырнул в прогал в щитовом заборе. Прыгая с кирпича на кирпич, — земля была грязной, влажной, — смотрел на окна здания, достроенного только до третьего этажа. Рабочих там не было. Вбежал в здание и притаился у окна.
«Минуту подожду».
Не в гостиницу же было идти — с таким хвостом. Может, в гостинице вообще уже не стоит появляться.
«Сейчас разберемся», — подумал Саша.
Знал, что идущий следом появится.
Появился. Он неловко протиснулся между щитами — явно с недоразвитой мускулатурой, весь какой-то плохо склеенный, с тонкими ногами. Любопытно огляделся.
«Иди сюда, живчик», — Саша прижался спиной к стене и медленно опустился на корточки.
Заскрипели шаги.
«На цыпочках, что ли, идет, — усмехнулся Саша. — Медленно поднимая длинные ноги… Следопыт, блин».
Он повернул голову, увидел ботинок, мягко ступивший на бетонный пол дома. Второй ботинок.
— Заходи, друг. И поднимайся на второй этаж, — сказал Саша тихо и, поняв, что ему не вняли, громко
