прибавил: — Быстро, блядь!… Ты кто такой? — спросил Саша наверху.
— А ты?
Саша легкой и сильной ногой ударил нового знакомца по коленке и сразу же кулаком в лоб. Именно в лоб: так и метился нарочно.
Парень упал на зад и, двигая тонкими ногами, отъехал на заднице в угол. Саша поднял с пола большой и тяжелый обломок кирпича:
— Если будешь плохо разговаривать, я кину в тебя кирпичом. — Стоял, раскачивая кирпич в руке. — Ты кто? — повторил Саша.
— Человек.
— Лови, человек.
Саша бросил обломок, метя чуть выше головы. Ударившись о стену, кирпич упал на спину сидящему, — тот закрыл голову руками. Потом зашевелился, повел плечами, и кирпич свалился рядом.
Саша даже не тронулся поднять его.
Сидящий посмотрел на Сашу, потом скосился на кирпич.
— Ага, подними, — предложил Саша. Кирпич никто не тронул, конечно.
— Удобно сидеть?
В ответ прозвучали что-то неразборчивое.
— А?! — переспросил Саша, громко, как глуховатый.
— Мне удобно, — повторили спешно, скороговоркой, — оттого прозвучало как «мудон».
— Кто «мудон»? — поинтересовался Саша, хотя все понял.
— Мне удобно, я сказал.
— А я думал, ты представился: Мудон. А ты, значит, не Мудон. Да? А что, хорошее имя. Давай ты все- таки будешь Мудоном.
Саша достал сигарету. Прикурил — безо всякого пафоса. Давно курить хотелось, вот и все.
— Ты зачем шел за мной, Мудон? — спросил Саша. Нет ответа.
Саша развернулся спиной, ища что-нибудь на полу. Приметил в другой комнате ведро, пошел за ним, уверенный, что кирпич вслед не полетит. Вернулся, весело раскачивая ведром, и с внутренней усмешкой приметил, что кирпич был поднят и переложен поближе к ноге в смешной, белой кеде. Ничего не говоря, Саша резко ударил сидящего ведром по голове. Получилось очень громко. И кажется, больно. Саша подумал и еще раз угораздил сидящего ведром. На этот раз угодил по рукам прикрывшим голову.
— Я тебе задал два вопроса, кто ты такой и зачем ты шел за мной, а ты мне пока только рассказал, что ты Мудон. Давай знакомиться ближе. Я ничего о тебе не знаю.
— Я журналист, — неожиданно ответили Саше.
— Отлично. Покажи корочки. — Показал. Заполнены на латышском языке.
«Поверим на слово, — решил Саша, разглядывая удостоверение, в котором ни черта не понял. — Достаточно того, что на фотографии человек без формы».
— И чего ты за мной пошел, журналист? Три секунды молчания. Саша качнул ведром.
— Я тебя заметил вчера. Ты шел за судьей пьяный. «Бля, ну я и лох», — подумал Саша.
— А откуда ты знаешь, что это судья?
— Я журналист, я же сказал. Да его все знают, к тому же его по телевизору показывают часто.
— А чего ты полицию не вызвал?
— А по поводу чего? Что ты ходишь по улице? А если б это было случайностью, — кем бы я выглядел в итоге?
Саша кивнул: говори дальше.
— А сегодня я случайно проходил мимо, у нас редакция здесь неподалеку — и увидел, как ты снова здесь стоишь. Подождал немного — и увидел, как ты снова пошел за судьей. И я пошел следом. И все.
Саша бросил сигарету на пол. Помолчал.
— Ну, ты понял, что я там ни при чем, журналист?
Тот кивнул.
Саша подумал, что задал глупый вопрос: какого черта он тогда ведром его здесь охерачивает — если ни при чем.
— Нет, ты не понял, наверное, — философским тоном, и скорей для себя, негромко сказал Саша. Он поставил ведро, дном вверх, и уселся напротив журналиста. — Короче, такая ситуация, — сказал Саша. — Я тебе повторяю: я ни при чем. Судью убили, и я не знаю, кто это сделал. Но если ты донесешь на меня, — у меня могут быть неприятности. Которых я не заслужил. А если не донесешь, — все будет хорошо. У нас обоих. Ты как собираешься? Донести? Журналист отрицательно покрутил головой.
— А отчего мне верить тебе? — спросил Саша. — Быть может, тебя лучше убить?… А? Какие у тебя планы, я забыл?
— Сейчас домой пойду.
— Да? И что там?
— С собакой погуляю.
— А потом?
— Спать лягу.
— Проводить тебя?
— Как хочешь…
— Ну, пошли.
На улице стемнело.
«Бля, опять с пистолетом придется идти, — подумал, — куда бы его деть?…»
Он довел журналиста до прогала в заборе.
— Валяй, — сказал на прощание. Провожать не пошел.
Смотрел удивленно, как журналист втискивается в прогал частями, ноги подбирая и перенося так неловко, словно он какое-то ползучее насекомое и у него с другой стороны забора уже несколько ног томятся в нерешительности.
Саша еще раз закурил, и тут вновь лицо журналиста образовалось в дыре.
— А ты ведь из «союзников»? — спросило лицо. Саша даже не нашелся, что ответить.
— Не ссы, я не донесу, — неожиданно весело, хотя и с явной презрительной издевкой, пообещал журналист и пропал.
Бежать было глупо за ним. По улице, да размахивая стволом…
Саша быстро протер пистолет шарфом, засунул в какой-то грязный, весь в серой известке пакет, обнаруженный на земле. Обошел с этим пакетом новостройку, ища другой выход. Не нашел. За забором увидел кустарник, бросил пакет туда.
Шарф потом выбросил в урну.
Глава одиннадцатая
В тамбуре поезда Саша захохотал. Стоял один, с сигаретой, поезд выезжал из Риги — и Саша захохотал, видя в стекле свое злое, оскаленное лицо.
Во внутреннем кармане его куртки стояла бутылка водки, и он иногда отпивал из горла, ничем не закусывая. Дышал тяжело. Кривил губы. Плюнул в пепельницу — оттуда взлетел пепел, прямо в глаза.
Опять захохотал и прекратил смех резко, словно содрал маску.
Вышла проводница, посмотрела подозрительно, Саша скорчил ей рожу, когда она отвернулась.
— Ты думаешь, я скажу: «Спасибо, Господи»? — спросил вслух, глядя куда-то за окно.
«Не скажу».
«Зачем, Господи, отнял это? Я возьму в другом месте».
Прижался лбом к стеклу, высматривал что-то, кого-то. Трогал в кармане гильзу, подобранную там, в
