может сам выбивать тараканов из сухарей.
Второй помощник свистнул, призывая нас спуститься вниз крепить такелаж. Я был взбудоражен тем, что сказал Зиппель. Значит, они хотят удрать. Просто уйти с корабля в Пенсаколе. Я легко мог это понять. Честно говоря, мне тоже хотелось убежать, и чем скорее, тем лучше. Я посмотрел на свои руки. Красные, обветренные, разъеденные морской водой. На шее нарывы из-за плохой пищи, мяса, соленого, как морская вода, и полного отсутствия зелени. Сбежать! Это очень хорошо. Но куда? Что делать в чужой стране без денег и документов?
Когда вахта закончилась, мы собрались в кубрике поесть. Я надеялся, что кто-нибудь заговорит о побеге, но говорили мало и о другом.
Освободившись, я пошел на нос и улегся на канатный люк. День был солнечный, небо ярко-синее. Паруса обвисли и слабо шевелились под случайным дыханием бриза. Они издавали легкий шлепающий звук, будто маленькие волны бились о мол. Их звук навевал сон. Через некоторое время Зиппель подошел и сел рядом.
– Ты подумал, идешь?
– Что вы собираетесь делать, когда доберетесь туда? – спросил я.
– Увидишь, – ответил он величественно. – Так ты не знаешь?
Он пыхнул трубкой один или два раза и осторожно осмотрелся. Потом наклонился ко мне и прошептал:
– Стокс знает нескольких фермеров, которые ищут белых надзирателей. Это жизнь! Скачешь по полям… Полсотни негров потеют и работают, а ты над ними на коне и только говоришь: «Давайте, детки, работайте, работайте!» В полдень индейка и ананас, каждое утро какао, негры готовят тебе еду. А ночью ты спишь на шелковых простынях, и негры охраняют тебя…
Его трубка тряслась от возбуждения. Я не прерывал его. То, что он сказал, подействовало на меня, как реклама солнечного юга, которую мы видели на вокзале. Только Стокс был грязным пятном на этой картине.
– Кто еще, кроме тебя и Стокса? – спросил я.
Он посчитал. Набиралось пятеро, еще кок и Янки, с которым я пришел на борт. Не лучшая компания.
– И все? – поинтересовался я.
– Пока да, но, возможно, нас будет гораздо больше. А ты? – спросил он и повернулся уходить.
Я не мог прийти ни к какому решению.
– Еще подумаю, – сказал я.
Он пожал плечами и ушел сердитый. Я в нерешительности посмотрел наверх, где паруса слабо хлопали на ветру, сверкая белизной на фоне темно-синего неба. Все слышали о людях, преуспевших в южных штатах. Вы могли не стать миллионером, но за несколько лет кое-что накопить. Если я останусь моряком, очевидно, буду бедным всю жизнь. Я поднялся и пошел на корму.
«Еврейский храм» был пуст, дверь открыта. Только Крамер спал на своей койке, сильно храпя. Я взял из шкафчика бумагу и сел за стол. Через открытую дверь я видел линию горизонта, где небо и земля сливались в серебристом тумане. Я писал маме. «Дорогая мама, мы скоро будем в Америке. Путешествие было долгим. Должен сказать, что я воображал жизнь на корабле совсем иначе. У нас всегда много работы и мало хлеба…»
На бумагу упала тень. В открытой двери стоял Витачек. Я не слышал, как он подошел.
– Что ты тут делаешь? – спросил он.
Я закрыл письмо рукой. Он взял его совершенно спокойно, словно так и должно быть. Сел и начал читать.
– Ну, ну. Значит, ты с ними. Не думал так о тебе, братец Прин. – Он проницательно посмотрел на меня. Очень неприятный взгляд.
– Что ты имеешь в виду? – Я даже стал заикаться.
Он помахал рукой:
– Не извиняйся, мой мальчик. Ты знаешь так же хорошо, как и я, что происходит. Но позволь сказать тебе кое-что. Честный моряк не занимается такими вещами. Согласен. Они кормят нас дерьмом в этом плавании. Да. Старик – скупой Старый Козел. Но бросить все ради… все это… – Он показал на море, искрящееся под полуденным солнцем. – Разве ты не чувствуешь все это? Посмотри, когда мы попадем в шторм, ты увидишь, как идет старый «Гамбург». Тогда ты увидишь настоящего Старика, парень. И ты не увидишь на корме несчастного собирателя обрезков сыра. Ты увидишь моряка, готового к любой непогоде. Конечно, парни вроде Стокса не могут этого увидеть. И тем более Балкенхол с его грязным камбузом. У них просто нет этого зрения. Но позволь мне сказать тебе кое-что. – Он подался вперед, и его кулак вколачивал слова в стол. – Я не собираюсь смотреть, как ты позволишь себе спутаться с этими задницами! – Витачек вскочил так, что скамья грохнулась о стену, и затопал прочь.
Я посмотрел вслед и не стал продолжать письмо.
Ночью ветер изменился на юго-западный, и утром мы могли почувствовать запах земли. Это был странный сильный запах, пахло лесом, залитым солнцем. Огромные медузы проплывали мимо. В два часа наблюдатель закричал:
– Земля!
Через час и мы смогли увидеть плоскую белую береговую линию, блистающую на солнце. Был уже вечер, когда, лавируя против ветра, мы вошли в гавань и бросили якорь на рейде Пенсаколы.
После нашего разговора на люке Зиппель не разговаривал со мной. На следующее утро он опять подошел. Мы стояли у каюты второго помощника, чтобы получить аванс для берега.
– Ну, идешь с нами? – тихо спросил он.
Я покачал головой. Потом мы оба посмотрели на берег, мне было жаль, потому что, несмотря ни на что, мне нравился Зиппель. Даже если сейчас он не прав, он был хорошим товарищем.
В каюте второго помощника нас ждало разочарование. Матросы первого класса получили по три доллара, остальные матросы – по два, а юнги совсем ничего.
– Воспитательная мера капитана, – усмехаясь, сказал второй.
После обеда мы отправились на берег на моторной лодке. Город спал в слепящем полуденном свете. Это был любопытный город. Напыщенные деловые здания стояли рядом с грязными хижинами и сараями из ржавого железа, соседствуя с пустырями, забросанными падалью и хламом. Тощие пальмы были присыпаны белой, все покрывающей пылью. Я неторопливо шел и смотрел на магазины. Загорелый человек в рубашке с короткими рукавами потел под навесом перед кафе. Я не мог никуда пойти: у меня не было денег. Я медленно возвращался в гавань.
На длинной прямой дороге, которая, казалось, вела прямо в море, меня догнала повозка, маленькая, двухколесная, запряженная мулом и набитая людьми. Я услышал их крики на расстоянии. Это был Стокс и компания. Правил повозкой желтый полукровка с напомаженными усами. Он напряженно смотрел прямо перед собой. Проезжая мимо, они помахали бутылками со спиртным и что-то прокричали. Коляска была слишком мала, чтобы вместить их всех, и они висели на ней, как рой пчел. Вскоре коляска скрылась в облаке белой пыли.
В гавани я должен был ждать лодку, чтобы попасть на «Гамбург». Наконец, вернулся боцман и взял меня с собой.
– Ну, Прин, – благосклонно сказал он, – не повезло? Полагаю, дамы хотели видеть твое удостоверение о конфирмации? – Он засмеялся, показав черные остатки зубов.
На борту я сразу пошел в кубрик. Он был пуст. Все ушли. Корабль спокойно и мягко покачивался на якорной цепи вместе с движением моря, как во сне. Я влез в койку и скоро заснул. Среди ночи меня грубо разбудили. Влажное горячее дыхание коснулось моего лица, и хриплый голос пробормотал:
– Просыпайся, Прин, просыпайся!
Это был Зиппель. От него разило спиртом. Даже в мерцании маленькой лампочки, качающейся под потолком, было видно его красное и веселое, как детский шарик, лицо.
– Прин, мы сейчас убираемся, – прошептал он, увидев, что я проснулся.
Я просто хотел попрощаться с тобой и потом вот… – Он наклонился, поднял железный обвязанный ящичек и бросил его мне в ноги. – Я не могу взять его с собой. Принеси мне его завтра в кафе «Чикита».
