кусочек баранины, зажаренный на оливковом масле с картофелем и баклажанами хотя я всё ещё не могла забыть те овечьи головы на полу в мясной лавке! На десерт у меня было сладкое, липкое печенье, которое называлась пахлава, и которое я недавно обнаружила в Старом Городе. В конце я выпила чашку крепкого кофе. (Я наловчилась, как варить кофе по-датски на своём примусе.)
Попивая кофе, я представила себе, как наша семья собирается дома. Я видела длинный обеденный стол, заставленный от одного края до другого всякими деликатесами, которые я любила с самого детства. Муж моей сестры Ингрид шагал от одного стула к другому, разливая тёмно-красное вино в хрустальные бокалы, в то время, как
та другом конце стола муж Кезии, Ккуд, снимал бумажные флажки с гусиной грудинки. Я попыталась представить себе маму, но не смогла. Мне так хотелось увидеть её лицо.
На меня нашло то же самое чувство одиночества, которое я впервые испытала, стоя на Марсельских доках. Я попыталась сдержать слезы, которые поднимались к моим глазам. Усилием воли я убрала со стола и положила на стол свою Библию на датском языке. В тот вечер мне не хотелось читать по-английски, не говоря уже об арабском. Я хотела только свой родной язык.
Когда я открыла свою Библию, из неё выпало письмо из Бейрута. Мне не нужно было перечитывать его. Я могла повторить его наизусть: «...место преподавателя домоводства.... Ливан красивая страна.... Вам будет достаточно для всех ваших нужд....» Был ли это тот труд, который Бог приготовил для меня с Иерусалимом как подготовительной ступенькой в Бейрут?
Накануне вечером я закончила читать на псалме 135. Я открыла на следующем псалме и начала читать. Это был тот самый псалом, который я прочитала в свой самый первый вечер в этом подвале:
Если я забуду тебя, Иерусалим, забудь меня десница моя. Прилипни язык мой к гортани моей, если не буду помнить тебя, если не поставлю Иерусалима во главе веселия моего. Псалом 136:5,6
Действительно ли я так думала? Если да, то вопрос был решён. Я просила Бога показать мне то место, которое Он предназначил для меня и Он это сделал Это был Иерусалим, а не Бейрут, и никакой другой город на земле. Ничто не могло поменять этого! Если это означало одиночество, или даже голодание, то тогда я буду голодать там, где Бог поместил меня Но я была преданна Иерусалиму. Никакое личное желание или амбиция не могли помешать этому!
Разделаться с проблемой можно было только одним способом. Я вытащила бумагу и начала писать письмо Марте Дитлоффсен в Бейрут Сначала я не могла найти подходящих слов, но постепенно они нашлись. Я поблагодарила за письмо и заманчивое предложение, но объяснила, что Бог призвал меня в Иерусалим и только в Иерусалим. В заключение, я написала: «Я должна исповедать, что до сих пор не знаю, какой труд Бог предусмотрел для меня в Иерусалиме, но я стараюсь доверять Ему и подчиняться, шаг за шагом.» Написав адрес и заклеив конверт, я положила его на тумбочку, чтобы взять с собой в следующий раз, когда пойду на почту. Затем я посмотрела вокруг себя. Ничего не изменилось, и всё-таки всё выглядело иначе. Простая деревянная мебель, каменный пол, решётчатое окно; как ни просто или пустынно, но это было моё место' Я оказалась здесь, послушавшись Бога. Всё остальное не имело значения' Во мне ключом начала радость, которая, как я знала, была от Святого Духа.
Мой взгляд упал на метлу, стоявшую в углу. Я вспомнила, как однажды в Корсоре я танцевала с такой же метлой, и как Бог исполнил меня Святым Духом. Пол не нужно было подметать, но мне нужно как-то выразить ту радость, которая ликовала внутри меня. Я взяла метлу и начала размахивать ею в направлении к двери, как подметая.
«Прочь, сомнение!» я сказала, ударяя метлой по полу. «Тебе здесь нет места' И тебе. одиночество.» (Ещё одно подметательное движение.) «И депрессия, и компромисс!» (Ещё несколько бросков.) «Все прочь, все до единого! Я не потерплю никого из вас!»
Яостановилась на минуту и опёрлась на метлу, чтобы одышаться. Вдруг я вспомнила ещё кое-что. «Прочь и ты, жалость к самой себе!»-сказала я, выметая в последний раз.
Затем я снова осмотрела комнату. «В конце концов»-сказала я сама себе, «первое Рождество было отпраздновано в конюшне. То, что у меня сейчас, просто роскошь по сравнению с тем.'»
Мой взгляд упал на Библию, которая лежала открытой под лампой. Подойдя к столу, я взяла свой синий карандаш и осторожно подчеркнула стихи, которые я только что прочитала. Когда я дошла до последней фразы, я подчеркнула её два раза: «...если не поставлю Иерусалима во главе веселия моего.»
9
Первое задание
Пятница после Рождества была серым и мутным днём. Не успела я закончить свой ланч, как услышала чьи-то шаги по каменной лестнице, ведущей во двор. Я выглянула в окно и успела заметить пару ног в брюках. Тут же раздался стук в дверь.
Открыв дверь, я очутилась лицом к лицу с бородатым мужчиной среднего роста, лет тридцати. На нём был потрёпанный костюм в европейском стиле, а на голове традиционная Еврейская «ярмулка»- шапочка.
«Добрый день»-сказал он. «Вы мисс Кристенсен?»
От удивления я ничего не сказала и только кивнула. Откуда он узнал моё имя?
«Моя фамилия Кохен»- продолжил он, «Элиэзер Кохен. У меня и моей жены на руках умирающий ребёнок. Я пришёл попросить вас взять ребёнка.» По-английски он говорил медленно и с трудом.
«Умирающий ребёнок? » -сказала я. «Но я не разбираюсь в детях. Откуда вы вообще узнали обо мне?»
«Моя жена и я мы верим в Бога. Мы молились: 'Боже, пока^ки нам, что делать!'» Мужчина сложил свои руки как бы для мелитвы и посмотрел вверх «Сегодня утром моя жена встретила слепую женщину у ворот на Яффу, и та сказала, что в Иерусалим приехала очень добрая мадам из Дании, и живёт она в подвале этого дома? Разве это не вы?»
Нижмех! Но почему она дала моё имя этим людям? Вслух я сказала: «То, что я приехала из Дании, правда, но я вовсе не медсестра или что-то в этом роде.»
«А зачем вы тогда приехали? Разве не для того, чтобы помочь нам?» В голосе мужчины была нота безнадёжности. Именно этот вопрос я задавала себе самой сотни раз:
