перебегала через пустынную полоску земли перед нашим домом, которая в это время в пятницу обычно была пустой. Через несколько мгновений она постучала в мою дверь. Когда я впустила её, она подошла к моей лампе, которая была зажжена и стояла на столе. Она показала на лампу, а затем в направлении своей комнаты.
«Вам нужна моя лампа?»-спромила я.
Вера отчаянно посмотрела на меня, а потом схватила меня за рукав и начала тянуть к двери. Заинтригованная, я позволила ей
свести меня вниз по лестнице, а затем в её комнату. Её лампа стояла незажжённой в центре стола. Она взяла коробку спичек, которая лежала рядом с лампой, вытащила одну спичку и сделала движение,имитирующее зажигание.Вдруг я поняла! Вера пришла домой слишком поздно и не успела зажечь свою лампу до захода солнца. Теперь, как Еврейка, она не могла сделать этого, потому что суббота уже началась. Но я как язычница могла это сделать запросто Я быстро зажгла лампу и поправила фитилёк Восторгу Веру не было предела.
то, что моя учительница арабского не захотела приходить и учить меня Я спросила её почему, но её ответ был уклончивым. В конце концов, я спросила мисс Ратклифф, знает ли она причину.«Думаю, что она как арабка боится идти туда. где живут одни Евреи »«Но ведь никто в Маханех Йехуда не сделает ей никакого зла?»
«Возможно, что нет, но если её соотечественники заметят, что она ходит туда слишком часто, то ей придётся туго. Сейчас, обе стороны занимают выжидательную позицию, но атмосфера такая напряжённая, что достаточно маленькой искорки, чтобы разгорелся большой огонь.» Для того, чтобы восполнить потерю уроков арабского, я стала приходить к мисс Ратклифф два-три раза в неделю и практиковать разговорную речь с Нижмех. Я также регулярно посещала служения у мисс Ратклифф, которые проходили каждое воскресное утро. Но моим домом отныне был
Маханех Йехуда. В середине апреля я осознала, что пробыла в Иерусалиме уже шесть месяцев, и мне нужно продлить визу. Устроив Тикву в коляску, я отправилась в отделение иммиграции, всё дорогу усиленно молясь, чтобы у меня не было проблем с продлением визы. К моему облегчению, клерк просто поставил намоем паспорте новую визовую печать и вручил его мне.
По дороге домой, я услышала позади себя высокий женский голос, обращавшийся ко мне по-шведски: «Мисс Кристенсен, что это вы делаете с детской коляской?» Я обернулась. Это была мисс Густафссон.
Я объяснила те обстоятельства, через которые Бог привёл Тикву ко мне.
На Мисс Густафссон это не произвело никакого впечатления. «Надеюсь, что она не отнимает у вас слишком много времени»- прокомментировала она. «Наверняка, есть занятия и поважнее этой малышки!»
Всю дорогу домой я боролась с тем впечатлением, какое произвели на меня слова мисс Густафссон. Она только выразила словами тот вопрос, который меня волновал. В конце концов, я была профессиональным преподавателем, привыкшим к двумстам ученикам в неделю. Разве имело смысл уделять всё своё время только одному ребёнку?
Тиква удивительно умела читать мои мысли. Когда я подняла её из коляски и понесла вверх по лестнице в нашу квартиру, она обняла мою шею обоими руками и прижала лицо к моей груди. Она как бы говорила: «Спасибо за твою заботу!»
Через пару недель я получила заказное письмо на официальном бланке датских государственных железных дорог в Копенгагене. Оно было от тех двух пар датчан, которые пригласили меня на чашку кофе и на печенье на проспекте короля Джорджа
Вместе с письмом был международный денежный перевод на восемьдесят долларов. Я отпраздновала это событие, купив у Шошанны немного чудесной венгерской салями.
К этому времени я придумала свой собственный способ покупок у Шошанны. Я привязывала верёвку к плетёной корзине и спускала её из своего окна к двери Шошанны. Когда она видела корзину, она выглядывала из двери и спрашивала, что мне нужно. По мере того, как я называла каждый предмет, она клала это в корзину Затем я поднимала корзину, вынимала из неё всё и снова спускала с нужным количеством денег.
В начале мая я получила посылку от мамы с прелестным розовым свитером, который она связала для Тиквы. На деньги от кружка Лидии я купила подходящее розовое платьице и пару детских туфель. На следующее утро, когда я выкатила Тикву в её новом наряде, мои соседи пришли в восторг от неё.
Я была благодарна за огромные перемены в их отношении, но самое близкое общение у меня было с самой Тиквой. Она была в центре моего мира. Это мир был очень маленьким, но удивительно полным. Иногда я даже чувствовала себя даже виноватой, что я так довольна Справедливо ли упрекала меня мисс Густафссон в том, что я отдавала всё своё время только одному ребёнку?
Может быть, мне нужно поискать более обширное поле служения ... Тем не менее, своеобразный мир в моём сердце как будто говорил мне, что именно это задание Бог предназначил для меня.Со своей стороны, у Тиквы развилась удивительная чувствительность ко всем моим мыслям. Если я занималась домашними делами, стиркой или глажкой, она становилась в своей кроватке, держась за край и следя своими серёзными чёрными глазами за всеми моими движениями. Когда я заканчивала что-то особенно тяжёлое, например, глажку простыни, она громко вздыхала с облегчением, как бы говоря: «Ну, вот и всё!»
Но больше всего она любила молитву и хваление. Мы получали массу удовольствия от моего кресла качалки, когда я усаживалась на него и брала Тикву на руки и начинала молиться или петь вслух, раскачиваясь туда сюда Сколько бы времени у меня на это ни уходило, она всегда оставалась спокойной, или же присоединялась к моим молитвам на своём особом детском языке.
Однажды ночью в середине мая я проснулась от сильной жгучей боли в ноге Я схватила фонарь и
