Чарли обрадовался. Он почувствовал, что не так одинок.
– О, если она из Пондерслея, значит, она из наших мест. От нас до Пондерслея миль пятнадцать, от нашего города. Я не раз играл там в футбол. Не ребята там у них, а просто черти, да. Один раз они нас просто вышвырнули с поля только потому, что мы выигрывали и били одиннадцатиметровый, а они считали, что нам подсудили. Хорошо бы ее повидать.
– Это как раз один из тех вопросов, которыми занимаюсь я, – втиснулась между ними объемистая женщина. Она показалась Чарли самым страшным созданием женского пола. У нее был очень большой нос и жирное лицо, размалеванное, как у клоуна, румянами и пудрой. – Я хочу, чтобы вы рассказали мне о своих сердечных делах.
– О чем?
– О своих сердечных делах.
– Ну, знаете! – ужаснулся Чарли.
– Не говорите мне, – продолжала дама, вращая глазами, – что мы вас не интересуем. Я только что слышала, как вы сказали, что хотели бы повидать девушку. Не так ли?
– Да, это… это так. – Он старался избежать взгляда вращающихся глаз. Это было черт знает что!
Молодой журналист объяснил ей о Мисс Англии, и эта парочка начала рассуждать, не обращая внимания на Чарли, что за отличная мысль свести их друг с другом и какой хороший материал можно сделать из этого, пока Чарли не почувствовал себя в положении бараньей отбивной, ожидающей на прилавке, когда торговец мясом и покупатель закончат обмен новостями. Потом приходили другие и спрашивали его, что он думает о Британской Империи, о талонах на сигареты, о вилле Астона, о подмандатных государствах, о горючем из угля, о России и супружестве, об этом отеле, а парни с фотоаппаратами просили его смотреть так и эдак и слепили вспышками «блицев», пили за его здоровье, говорили, что он славный малый, пока, наконец, Хьюсон не выпроводил их всех и не заявил, что сам он должен уйти и что Чарли должен ждать его завтра утром. Чарли остался один.
Душная небольшая комната была полна дыма. Пахло отвратительно – табаком, виски, коктейлями. Казалось, вся комната была наполнена окурками и скомканными газетами. Чарли с отвращением огляделся. Во рту у него совершенно пересохло, болела голова. Обожженная рука опять начала беспокоить, надо было сделать перевязку. Накануне он неплохо выспался, так как вернулся домой около двенадцати, но сейчас он так устал, как не уставал после целого дня или целой ночи работы. Он зевал и зевал, а в глаза словно кто- то насыпал песку. Он знал, что еще не было и семи часов вечера, но чувствовал себя, словно было два часа ночи. Он вынул руку из перевязи, осторожно снял пиджак и начал медленно сматывать бинт. Послышался легкий стук в дверь: кто-то вошел.
– Горничная, сэр, – заявил совершенно безликий голос.
Чарли обернулся и увидел молодую очень курносую женщину с рыжими волосами, опрятную и привлекательную в своем форменном платье. С минуту она смотрела на него так же, как и только что сказала, – как хорошо смазанный механизм. Потом она превратилась в существо одушевленное.
– Что ты здесь делаешь? – строго спросила она.
– Я живу здесь, в этих комнатах. Ничего, а?
– Извините, пожалуйста. Вы не похожи на тех, кто здесь бывает, и я подумала, что вы из тех ребят, которые работают в конце коридора. – Она внимательно посмотрела на него. – О, я знаю, вы тот парень, который сделал какой-то героический поступок. Так ведь? Я видела ваши фото и даже слышала, что вас привезут к нам. – Она посмотрела вокруг и презрительно фыркнула: – Какая грязища!
Чарли извинился:
– Да, грязновато, согласен. Ничего не мог сделать. Была целая куча газетчиков.
– Не беда, мы здесь привыкли к грязи, – сказала она с глубоким презрением. – Посмотрели бы вы женские спальни. Эти женщины даже не знают, что такое опрятность, – половина их не знает. А что это у вас с рукой?
– Обжег. Надо помазать мазью и опять завязать.
– Понимаю. О, прошу извинить меня. – И из существа одушевленного она опять превратилась в горничную, лицо которой ничего не выражало, а голос ничего не означал. – Чем я могу быть полезна вам, сэр?
– Послушай, ты ведь можешь говорить по-другому? – спросил Чарли задумчиво.
– Могу, если никто не слышит.
– Тогда брось эту манеру.
После этих слов она опять перевоплотилась и сейчас же строго заявила ему:
– Хорошо, но тогда тебе тоже нечего сидеть, как большому и беспомощному ребенку. Сейчас я перевяжу твою руку. Нет, я сама перевяжу. – Он добродушно сдался, давно зная таких вот переутомленных и сердитых женщин, и нисколько не был удивлен тем, что она сделала отличную перевязку. – Я собираюсь уйти с работы, выхожу замуж. А теперь начинаю думать, что делаю глупость. Столько забот, надо будет ухаживать за одним таким вот созданием.
Чарли усмехнулся.
– Он не такой, как я, а?
– С таким, как ты, он справится одной рукой.
– Легче. Я ведь тоже не ребенок.
– Конечно, но он правда очень здоровый. Шесть футов два дюйма и плечи по росту.
– Тяжело тебе придется, если он начнет тебя колотить.
– Смотри, если не перестанешь говорить так, я сама тебя отколочу. Он не из таких, он даже наоборот –
