виртуозы, и люди давно танцуют под эту музыку.
— Да что вы! — поднял брови Швец. — А мне вот кажется, что я ни под чью музыку не танцую.
Отаров хрипло засмеялся, закашлялся и, жадно затянувшись в последний раз, погасил окурок. Спичка снова появилась у него в зубах.
— Это только кажется, — сказал он, задумчиво глядя в стену. — Там, наверху, кто-то уже бросил жребий за каждого из нас. Наши жизни, судьбы, как маленькие шарики-планеты, вращаются, повинуясь могучей, но чужой энергии. Их стенки от этого вращения неизбежно стираются, утоньшаются и лопаются, превратившись в мыльные пузыри. И никто не волен определить скорость своего вращения и узнать толщину своих стенок. Никто не знает, что ждет его через час, не говоря о вечности, которой представляется жизнь…
Он замолчал. Каменев и Швец переглянулись, теряясь в догадках, что кроется за этими рассуждениями новоявленного фаталиста.
— Шарики, значит? — усмехнулся Каменев.
— Шарики, — Отаров спокойно поковырял в зубе спичкой.
— Маленькие, да?
— Маленькие, — подтвердил Отароз и показал перламутровый, величиной с бусинку шарик, зажатый между большим и указательным пальцами татуированной руки. — Такие вот, как этот…
Прежде чем Каменев и Швец успели понять, что происходит, Отаров отправил шарик в рот и, улыбаясь, раскусил его.
— Яд!!! — заорал Каменев. Бросившись к Отарову, он повалил его на пол, бесцеремонно разжал челюсти. — Врача!!!
Петр подоспел на помощь, нажав кнопку вызова охраны.
— Голову, голову вниз! — кричал Каменев, вместе с остальными поднимая ноги и туловище самоубийцы.
Следователь, оперуполномоченный и трое охранников разом ощутили, как конвульсивно задергалось тело, поняли, что это была агония, за которой — смерть.
43
— Женька, я тебя очень прошу, сделай что-нибудь, пойди, забери его оттуда, а то они его убьют рано или поздно, — Ника говорила в трубку взволнованно и зло.
— А родители где?
— На дачу поехали.
— Сейчас?.. Зачем?
— Соседка сказала, к ней хулиганы забрались, мебель порубили, все банки в подвале разбиты. В общем, поехали дом посмотреть, а этот кретин…
— Ладно, успокойся и жди. Сейчас я его приведу.
Женька положил трубку, нажал кнопку часов. «Семнадцать часов двадцать семь минут», — объявила китаянка.
Спортклуб «Комета» находился на Никитинской, неподалеку от Сиреневого бульвара. Женька проехал остановку на троллейбусе, уточнил у встречных пацанов, «где тут учат кикбоксингу», и нырнул в указанную подворотню.
Зал охраняли двое «крутых».
— Детки, кто тут на кикбоксинг записывает? — поинтересовался Женька.
«Крутые» заулыбались.
— А не поздно, дядя? — спросил толстомордый.
Женька посмотрел на часы.
— Мама меня до десяти отпустила, — заверил он.
— Туда сейчас нельзя, — сказал другой, с узбекским лицом и вызывающей стрижкой. — Там мастера тренируются.
— К ним мне и нужно.
— Объясняют же вам: нельзя!
— Ну, тогда позовите сюда какого-нибудь мастера, мне поговорить надо, — не отставал Женька.
— Никого звать не будем, нам не положено. Сядьте и подождите у раздевалки, на лавочке, — лениво кивнул толстомордый.
— Да некогда мне ждать, — Женька шагнул к двери.
Толстомордый схватил его, хотел развернуть; Женька повел плечом в направлении его усилий, схватил правой за запястье, а левой толкнул в локоть на излом, впечатав всей плоскостью в стенку. Узбек выбросил вверх согнутое колено правой ноги — движение перед прямым ударом в прыжке, но поставить ногу на ступеньку для толчка не успел: дернув его за штанину, Женька танцевальным па подсек стопу опорной ноги, и привратник приземлился на «пятую точку», отчего глаза его расширились, на мгновение придав лицу узнаваемые славянские черты.
— Извините, детки, — Женька толкнул дверь и вошел в зал.
На ринге грузный, но неожиданно подвижный кикбоксер, играючись, молотил Кольку. Никто не обращал на поединок внимания. Человек двадцать «качались» на тренажерах, отрабатывали удары на мешках, вели бои «с тенью».
— Эй! Выйди-ка отсюда! — крикнул человек лет тридцати в кимоно с черным поясом. — Кто тебя впустил?
Он направился через зал к Женьке.
— Никто, я сам вошел, — виновато пожал тот плечами. — Извините, мне нужен вон тот, с окровавленной мордой, из которого вы решили приготовить бифштекс на ужин. Я его заберу и уйду. Он мой младший брат, дома родители волнуются.
Не обращая на его слова внимания, сэнсэй выглянул за дверь.
— Ясно, — повернулся он к Женьке, изменившись в лице. — Крутой, да?
— Кто? Я?.. Что вы, я еще недостаточно долго варился. Так можно забрать брательника?
Колька тем временем петушился на ринге, все реже отвечая на удары, все чаще уходя в глухую защиту.
Посторонний человек в зале привлекал внимание спортсменов.
— Работать! — прикрикнул на зевак сэнсэй и обратился к Женьке. — Зачем ты ребят положил? Они новички.
— А он? — указал тот на Кольку. — Вы же его избиваете каждый день, а у него самолюбие. Он не умеет ни черта.
— Слушай, мужик. Он пришел в наш клуб, у нас учат так. Не нравится — пусть идет куда-нибудь еще, занимается по другой методике. Мы никого насильно не держим.
— Это плохая методика, тренер, — серьезно сказал Женька. — Я виноват, не объяснил, что к чему, исправлюсь. А сейчас останови своего верзилу, я тебя прошу.
— Ему тренироваться нужно
— На пацанах? Не стыдно?
— Ну, пойди ты стань за него, если такой умный.
— Согласен.
— Да? — сэнсэй похлопал в ладоши, привлекая всеобщее внимание. — Стоп! — крикнул он.
Верзила остановился. Колька отнял перчатки от лица. Из носа у него текла кровь. Судя по всему, окружающее он видел плохо и, воспользовавшись паузой, вцепился в канат. Сэнсэй подошел к рингу.
— Встань с ним, — кивнул он на Женьку. — Это брат пацана, на разборку пришел, что ли. Понял?
Верзила улыбнулся, с интересом разглядывая пролезающего под канатом перестарка. Женька забрал у Сабурова-младшего перчатки.
— Дурак ты, Коля, — сказал он. — Подожди меня, сейчас вместе домой пойдем.
