приклеенной, улыбкой удалился.
— Ты не забыл, Толя, как рассыпался бывший трест, когда каждому вшивому отделу захотелось экономической самостоятельности? И кто организовал на базе этих ремесленных мастерских акционерное производственное объединение, теперь одно из самых мощных в России?.. Я! Это я целево распределил свои личные доходы, я профинансировал фонд, оформил нужные документы в министерстве! И тебя, инженера из КБ, поставил во главе этой махины. Ты себе дачу отгрохал, машины каждый год меняешь, на Канары жену с детишками возишь, а клюнул в жопу жареный петух — к кому бежишь? Да ко мне же, ко мне! А на хрена, извини, ты мне нужен, если тебя, у которого работает двадцать пять тысяч человек, да полторы тысячи в управлении, может раздавить какая-то комиссия?! Я тебе сказал: Толя, вот тебе все, а мне нужно немного: сырье для «базы», транспорт, охрану взять под крышу и кое-что по мелочам. А ты производство завалил, а теперь мое дело под угрозу поставил?
В комнате запахло травами. Панич сел за стол, положил в чашку мед из вазочки.
— Другим на его месте он меня пугать вздумал! Ишь!.. Да если бы я захотел, этот другой уже давно заправлял бы всеми делами, а ты бы рылся в урановых отвалах на «базе»! Понял?.. Не слышу, ты понял меня или нет?!
Кожухов кивнул. Он сидел, опустив голову, как ученик в кабинете директора, и это положение половой тряпки, о которую каждый может вытереть ноги, угнетало его. Он мог возразить Паничу, мог напомнить, что деньги, на которые был создан фонд «Новое поколение», были заработаны не им, а беглыми каторжанами, бомжами, нелегальными эмигрантами, беженцами — рабами, не на его, а на чужих предприятиях, которыми владел Консорциум. Получены они были от продажи наркотиков, оружия, остатков урана; это были те самые «грязные» деньги, которые отмывались в созданном международным криминалом фонде с целью захвата региона.
Но ничего этого не сказал, потому что сам был одним из ставленников уголовного авторитета, добровольно согласившись представлять его интересы; он, Кожухов, а не частное лицо Панич, подписал с подачи крестного отца назначения Губарю — милицейскому полковнику, погрязшему в коррупции и уволенному из МВД; Вершкову, контролировавшему каждый доллар наряду с бандитами из «службы безопасности». Но сам он ничего собою не представлял, и вовсе не совесть, а страх перед расплатой заставлял его не спать ночами и искать спасения у бандита.
— Да, кстати, — сказал вдруг Панич, — хочу спросить тебя как специалиста, — он достал из кармана халата ампулу с осмием и, положив на блюдце, придвинул к Кожухову: — Что это такое?
Кожухов сразу все понял.
Это был один из образцов, которые должен был доставить ему Борис. Значит… они перехватили его? Или Борис предал?
Прессинг со стороны Панича, обвинения в бездеятельности, угрозы с одной стороны, допросы представителей властных структур — с другой, выбили Кожухова из колеи, подавили способность к сопротивлению. Теперь рушилась последняя надежда — на союз с Джеком Камаем и его мощными американскими партнерами. Знал ли Панич о его связи с Борисом?
Кожухов побелел, губы его задрожали, горло перехватил спазм; он сжался под пристальным, колючим взглядом Панича.
— Что молчишь? — услышал Кожухов его голос, донесшийся откуда-то издалека. — Тебе что, нехорошо?
— Здесь написано: осмий, — промямлил Кожухов. — Ос-мий-187.
— А откуда он у меня? Знаешь?
— Из Вдовьей балки… написано.
— Правильно. Ты был там, кажется, весной?
— Был.
— Интересовался платиновыми рудами?
— Зачем мне? — насилу поднял глаза Кожухов. — Я не геолог.
Панич повертел ампулу в пальцах, посмотрел на просвет, поднеся к торшеру у дивана.
— Хочешь, я тебе ее подарю? — спросил неожиданно.
— Не нужно. Что мне с ней делать?
— Как это — что? Найдешь покупателя. За нее дорого дадут — тысяч восемьсот «зелеными». А расскажешь, где взял — и на «лимон» потянет. Правда, лицензия у государства, но, если солидная фирма за разработку возьмется, оно возражать не будет — у него денег нет.
— Мне моего хватает, — как мог искреннее сказал Кожухов. Но и сам услышал в своем голосе фальшь.
«Конечно, ему доложили — в балку меня возил Борис, они перехватили его с образцами… Во время последнего телефонного разговора он намекал на Ладанский отвал, и на то, что пришлет пару сувениров… Значит, должна быть еще одна ампула? — роились мысли в голове Кожухова. Воспринимавший все сквозь мутную пелену, он боялся произнести все это вслух. — Зачем Панич вызвал меня? Чего хочет? Отчитать? Или причина все-таки в осмии?..»
Панич допил свой отвар, спрятал ампулу в карман халата и улыбнулся:
— Хватает, значит?.. Я пошутил. Все образуется, Толя, не переживай. Поезжай домой, выспись как следует. А насчет комиссии и прокуратуры я позабочусь, больше они тебя таскать не будут.
Кожухов не поверил ни единому его слову, но продолжать разговор не было сил. Он встал, помялся, не зная, стоит ли подавать руку на прощанье.
— Ты зачем этого охранника с собой притащил? — спросил Панич, развалившись на диване.
— Выпил, — соврал Кожухов. — Пьяным за руль не сажусь.
— А-а, ну-ну, — прикрыл Панич глаза, словно собирался вздремнуть, и махнул рукой, что, должно быть, означало: «Свободен!»
Во дворе Кожухов сразу почувствовал холод — рубаха на нем взмокла и неприятно приклеилась к телу. Он спустился с крыльца и с видом побитой собаки побрел к машине.
Охранник вернул Земцову изъятые предметы и оружие. Саня брал их поочередно, с достоинством, тщательно проверял наличие патронов в магазине, батареек в детекторе — так прислуга пересчитывает столовое серебро после ухода сомнительных гостей.
— Поехали домой, Александр, — едва слышно выговорил Кожухов. — И печку включи, что-то меня знобит.
«Ауди» выехала со двора, покатила по набережной в сторону подвесного моста.
— Тебя в последнее время Губарь ни о чем не спрашивал? — посмотрел Кожухов на телохранителя.
— Спрашивал.
— О чем?
— Который час, спрашивал. У него часы остановились.
В другое время Кожухов не простил бы подобной дерзости. С подчиненными он был строг.
— Я ваш телохранитель, Анатолий Борисович, а не стукач Губаря, — сказал Земцов, сосредоточенно глядя на дорогу. — Если вы этого еще не поняли, то мне очень жаль.
Взгляды их встретились в зеркальце. Кожухов тут же отвел глаза.
— Извини. Достали, сволочи. Обложили со всех сторон. Нервы.
Телохранитель промолчал. Все объединение знало, что у директора крупные неприятности.
Они промчали вдоль набережной до речного вокзала, Земцов перестроился в крайний левый ряд, свернул на площадь и обогнул клумбу, но на указатель «Московский проспект» не свернул, завершил круг и… оказался на той же дороге.
— Ты что-то забыл? — не понял Кожухов.
— Поедем по Колодезному, Анатолий Борисович. Черная кошка дорогу перебежала.
Через два квартала он сбросил газ и поехал медленнее, затем свернул, но не в Колодезный проезд, а на Магистральную — в частный сектор. У выезда на перекресток прижал машину к бордюру, остановился и вышел. Поднятая крышка капота должна была свидетельствовать о неполадках, хотя бортовой компьютер не сигналил и мотор работал исправно.
— Что-то не так? — спросил Кожухов, когда Земцов вернулся в салон.
