— Показалось.
Он выехал на улицу Металлургов, набрал скорость сто двадцать и проскочил нужный поворот; метров через двести будто опомнился, притормозил. Заложив крутой вираж, пересек сплошную осевую линию.
— В чем дело?
— Едут за нами.
— Кто?
— Не знаю. Как нитка за иголкой.
Кожухов оглянулся. Позади действительно следовала машина.
— Так остановись, узнай, что им нужно?
— Я ведь останавливался. Они тоже остановились. И фары погасили. Так что вряд ли они скажут, что им нужно.
Земцов проделал старый маневр, известный с тех пор, как существует автослежка: на перекрестке показал поворот, принял вправо, а на разрешающий сигнал резко свернул налево — подсек старый «Москвич», водитель которого едва успел затормозить.
Преследователи на уловку не клюнули — чувствовалось: опыта в подобных операциях им не занимать. Земцов старался выглядеть спокойным и уверенным, чтобы его волнение не передалось шефу, но Кожухов не паниковал и даже не оглядывался, лишь изредка косился на зеркало.
Он снял трубку радиотелефона.
— Не надо никуда звонить! — упредил звонок Земцов. — Почему?
— Потому что они держат нас на расстоянии радиоперехвата.
Он свернул на широкую Индустриальную улицу и снова разогнался. В свете неона стала видна машина преследователей, которая не уступала им в скорости, но и не обгоняла.
— Вам не следует возвращаться домой, Анатолий Борисович. Во всяком случае, пока я не выясню, что им нужно. Есть у вас поблизости кто-нибудь из знакомых, у кого можно было бы переночевать?
— Есть.
— Дайте мне адрес и телефон.
Кожухов понимал: Земцов сейчас единственный, кому он может довериться.
— Генерала Сопикова, двадцать четыре. Девятьсот пятьдесят шесть тридцать девять. Полина Стернина.
— Я запомнил. Сейчас я въеду в арку торгового двора, вы забежите в ближайший подъезд, потом возьмете такси и поедете по этому адресу. До моего звонка никому не звонить и никуда не выходить. Ваш домашний телефон может быть у них на контроле.
Он резко затормозил, пересек широкий газон перед массивным зданием торгуправления и нырнул под арку, над которой висел запрещающий знак. Двор был сквозным, по обе стороны тянулись витрины респектабельных салонов и магазинов, движение транспорта по брусчатке запрещалось. Как и ожидал Земцов, «БМВ» преследователей проскочил мимо.
Он протянул Кожухову свой «Макаров»:
— Если что — нажмете вот на эту штучку. Думать будете потом.
— А ты?
— Выходите, быстро! — крикнул Земцов, прекращая неуместную дискуссию.
Кожухов выскочил и скрылся в подъезде жилого дома. «Ауди» тут же рванула с места, выехала в узкий переулок. На перекрестке уже показался «БМВ». Дав себя разглядеть, Земцов выскочил на середину мостовой, круто повернул направо в направлении заводской окраины.
У самой городской черты его попытались остановить, не скрывая намерений: сократили расстояние и выстрелили — раз, другой; пули чиркнули по кузову, по заднему бронестеклу. На крутом повороте в лучи галогенов попал черный микроавтобус, вытянувшийся поперек дороги. Оставался небольшой зазор между бампером и ограничительной полосой, но на такой скорости проскочить в него не представлялось возможным — машина непременно вылетела бы за шоссе, проходившее в этом месте по высокой насыпи; луг простирался метра на три ниже.
Саня ударил по тормозам. «Ауди» взвизгнула, развернулась на сто восемьдесят градусов и, врезавшись багажником в металлическое ограждение, заглохла.
Из подоспевшего «БМВ» и микроавтобуса выбежали люди, кто-то рванул дверцу:
— Один он!
— Кожухов где?!
— Где Кожух, сволочь?!
О том, чтобы убежать в лес, не было речи. Саню схватили, выволокли наружу. Он броском опрокинул на спину одного из нападавших, ответил ударом на удар. Широкоплечий крепыш в кожанке выхватил пистолет, но Саня упредил его выстрел своим — незарегистрированный револьвер всегда лежал под сиденьем, о нем знали Савелий и он. Вскрикнув, нападавший упал на спину.
— Не стрелять! — крикнул кто-то из автобуса.
Слепили включенные фары «БМВ», мелькали тени, их было много; Саня бил и держал удары, падал и вставал, не чувствуя боли даже тогда, когда кто-то меткий прострелил ему ногу. Резиновая палка со стальным сердечником выбила из его руки револьвер; на Саню навалились, подмяли, осыпая градом беспощадных ударов, заволокли в автобус и там пристегнули к стойке «браслетами». Кровь заливала глаза. Сквозь помутившееся сознание он слышал, как заурчал мотор, пол под ним закачался. Крик, мат, команды, стоны смолкли вдруг разом, и наступила глухая тишина.
15
Санин совет перейти на тренерскую работу заставил Влада задуматься. Друг вообще избегал советов, а уж если давал, то дельные. А еще этот странный Ольгин вопрос — не надоела ли такая жизнь…
Утром он пробежал свои двадцать кэмэ и поехал во Дворец спорта. Залы были еще пусты, только сэнсэй Палыч, лет десять тому получивший третий дан из рук самого Оямы и с тех пор не выходивший на татами, возился с поломанным замком в двери тренерской комнаты.
— Давно не заходил, — почувствовав Влада спиной, заговорил Палыч. — Времени нет?
Влад сел рядом на пол, скрестил ноги, прикрыл глаза.
— Желания, — признался честно.
Палыч пощелкал замком, подковырнул его отверткой и снова принялся разбирать. Возился долго, молча, терпеливо — не потому, что этой работы не мог сделать кто-нибудь другой, а просто все привык делать сам. Палыч был ходячей легендой, он отдал карате четверть века, это увлечение отняло у него жену и пять лет свободы.
— Однажды боец Нум победил своего учителя, — заговорил он, точно в продолжение своих мыслей. — «Ты победил меня, — сказал учитель. — Это значит, что ты овладел всем, чему я тебя учил. Иди по миру и ищи того, кто сильнее. Проси его взять тебя в ученики». И Нум пошел. Много деревень он обошел, много городов. Находились мастера сильнее, но очень скоро он овладевал их наукой, шел дальше, пока не обошел всю страну и не победил всех. И вот когда он, убежденный в своей непревзойденности, шел по тайге домой, ему повстречался тигр. Тигр защищал свой дом, своих детенышей, и правда была на его стороне. Это удваивало силы. Долго они сражались, но мастер Нум одолел и его. Знаешь, что было потом?..
— Нет, — ответил Влад.
— Потом он сел на пенек у трупа поверженного зверя и подумал: «Я убил тигра в его доме. А дальше что?..»
Палыч собрал замок, вставил его в паз. Привинтив его шурупами, он запер тренерскую на ключ.
— Это ты к чему, Палыч? — спросил Влад.
— А ты подумай, — сказал Палыч. И ушел.
Думать Влад не стал — и так ясно было, что на татами жизнь не прожить, а если и прожить, то зачем? Придет критический возраст, как пришел к Палычу и к Ояме, кончившему жизнь в инвалидной коляске. Во всем должен быть смысл.
В зале собрались пацаны, смотрели как завороженные на тренировку чемпиона, дивились легкости, с которой давались ему удары и блоки — пацанам было невдомек, что чемпиону уже двадцать семь, что половину жизни он провел в этом зале и давно уже делал машинально то, что приводило их в такой
