вкусила жизненных благ, поняла, что если уйдет с ним, то и за квартиру платить нечем будет. Да и что потом? Он-то должен назад возвращаться. Неспособной на настоящую любовь оказалась Ниночка. Ну и начались тусовочки, командировочки, презентации. И в общении она стала уж не той — надменность появилась и легкость в отношении к жизни. Каждые каникулы проводила то на Кипре, то на Канарах, говорила, что это ее «журналистский багаж». Тетя собиралась ей к окончанию университета машину подарить.
Она замолчала. Шериф вдруг встрепенулся, вскочил на лапы и во всю прыть помчался к забору — попытался сбить лапой ворону, но не успел и грозно зарычал вслед.
— Перекормили специалиста по задержанию, — констатировал Женька и посмотрел на часы. — Спасибо, — отодвинул пустую чашку.
— На здоровье.
Хозяин вышел в соседнюю комнату, его дочь принялась убирать посуду.
— Как вы думаете, найдется она? — спросила негромко.
— Найдется, — уверенно ответил Женька. — Вопрос только, где, когда и в каком виде.
— То есть… вы что, думаете, ее могли…
— Я ничего не думаю, Наталья Петровна. Но подозреваю, что в этот раз ваша кузина не улетела на Канары с очередным кавалером. Только и на киднеппинг с каждым днем остается все меньше надежды. Потому что если бы за нее хотели получить выкуп, то уже позвонили бы родителям. К тому же этот кадрик на даче, сотовый аппарат, который у нее был и который исчез, — не прослеживается контрольный сигнал на спутник, значит, его уничтожили. И кое-что еще не укладывается ни в одну из схем похищения.
— А этот фотограф, который с ней был накануне, он что говорит?
— Фотограф пока ничего не говорит, он сидит в следственном изоляторе по подозрению. Ладно, Наталья Петровна. Будем исходить из того, что надежда умирает последней. Очень рад был с вами познакомиться. Думаю, мы не в последний раз видимся.
Вышел Петр Андреевич. На нем была брезентовая охотничья куртка, на ногах — кирзачи с отвернутыми голенищами.
— Поехали?
Наталья опрометью бросилась в спальню, отодвинула ящик комода и, порывшись, нашла там маленькую морскую раковину с надписью: «На память Наташе от Нины. Сочи. 1985 г.».
— Возьмите, — протянула Женьке. — Нина подарила мне ее, когда они вернулись с курорта. Пусть будет талисманом в поиске.
Женька спрятал раковину в карман, подумав, что если на что-то и можно надеяться, то только на нее.
— Эх-хе-хе, — вздохнул Введенский, — неужто нет защиты от вымогателей?
— Есть, — уверенно ответил Женька. — Полная нищета.
На дачах в Белощапове уже жили. Просушивали бревенчатые и дощатые домики, избы, срубы — дым курился над разномастными кровлями; чернели аккуратные квадратики свежевспаханных огородов, стояли машины с рязанскими номерами во дворах, лаяли собаки, вдоль штакетников Женька заметил приготовленные саженцы.
— Вот здесь, за кустами смородины, направо и прямо, их дом… вот, крыша замшелая, из грунтованной жести… да, да, да, сюда! — направлял Петр Андреевич.
«2-я линия, 14», — прочитал Женька на порыжевшей, но все еще белой табличке на углу дома с высокой верандой и крыльцом с перилами.
Женька вошел в дом. Затхлый воздух, крашеные деревянные полы, слишком потертые для городской квартиры, но вполне пригодные для дачи ковры и коврики, такие же б/у занавески, скатерки, холщовое полотенце у входа на косяке и прочие подробности дачного быта — все они представали взору Евгения по мере того, как Введенский открывал ставни.
— Ну вот, — вернулся он в дом, — не знаю, даст ли вам что-нибудь осмотр.
— Кто наводил порядок?
— Наташа.
— Ваша дочь или ваша сестра?
— Нет, сестра, Наталья Андреевна, конечно. Вначале милиция не разрешала ничего трогать, потом приехал следователь из районной прокуратуры, а с ним эксперт. Они тут все осмотрели, еще через два дня Валентин привез капитана из Москвы…
— Протопопова?
— Да, кажется.
— Чего ему здесь надо было? — ворчливо проговорил Женька. — Это все не его епархия.
— Я не знаю. Могу рассказать, что видел, когда приехал поздно вечером двадцать второго.
— На чем приехали?
— На велосипеде.
— И что же? — Женька медленно ходил по дому, изредка приседая и вглядываясь то под стол, то под кровать, с досадой отмечая тщательность, с которой Рудинская произвела уборку.
Введенский осторожно следовал за ним, машинально повторяя его движения.
— Было очень много следов обуви. На улице моросило, во дворе было полно грязи. И на крыльце, и на веранде.
— А во дворе?
— Во дворе было темно. Я же с фонариком тут лазил. Нам передали только в половине девятого вечера, что Наташа велела позвонить. А наутро приехала местная милиция с собакой, и нам входить сюда вообще не разрешили, даже во двор.
— Что собака?
— Собака потянула вон туда, к дороге, и там заметалась, потеряла след.
— Кусочек пленки кто нашел?
— Оперуполномоченный уголовного розыска.
— Где?
— Я не знаю, Наташа говорила — под кроватью.
— А потом?
— Потом, ближе к полудню, они пошли по дороге в сторону просеки, по маршруту рейсового автобуса.
— Куда автобус?
— В райцентр, в Рыбное. А там — кому куда надо. Можно в Москву уехать, можно до Коломны — и на электричке. Хотя на электричке и из Луховиц удобно…
Женька его почти не слушал, уже понял, что искать следы и улики в многократно осмотренном экспертами и тщательно убранном хозяйкой-аккуратисткой доме — только время терять.
— А по расписанию отсюда автобус когда идет?
— По расписанию в девять утра, но он всегда опаздывает минут на пятнадцать — на полчаса.
— Как отсюда другим путем выбраться?
— Обычно ходят по дороге над болотом, а там через луг, потом до трассы. По ней на попутке можно доехать до Раменок, как минимум, а если повезет, то и до Москвы.
— Можем мы пройти этим путем?
— Отчего же нет, пойдемте!
Грязь на некогда асфальтированной поверхности дороги засохла, обочина в колдобинах и трещинах походила на солончаки. Первую сотню метров они прошли молча. Шериф то трусил рядом, то вдруг находил для себя что-то интересное справа и слева, отставал, а потом трусцой догонял хозяина, виновато поглядывая на него: «Извини, совсем забыл, что тебя надо охранять».
