бомбардировщиков, и его тут же сбили. Немцы засыпали бомбами каждую козью тропу, каждый едва заметный кустик на склонах гор. Просто чудо, что хоть кто-то из наших ребят уцелел.
— Верно, — согласился майор Дэккер. — И все же около сорока шести тысяч английских и австралийских солдат было эвакуировано.
— Да, моряки и греческие рыболовы неплохо поработали, — задумчиво проговорил Билл. — Впрочем, натиск немцев сдерживали австралийские и новозеландские батальоны; они вели арьергардные бои и понесли огромные потери, прикрывая отступление наших частей. Английская танковая бригада тоже держала заслон у монастыря до тех пор, пока ее там не смяли.
— Я никогда не мог понять, зачем вас загнали на Крит, — небрежно-снисходительным тоном проронил майор, — но это был отнюдь не санаторий, черт побери.
— Это был ад, — сказал Билл. — Неприятельские самолеты, словно тучи саранчи, летали над головой; они сбрасывали на парашютах солдат и боевое снаряжение. Иной раз нам удавалось сбить их самолет и забрать себе боеприпасы, но шансы были слишком неравные. Фрицы перебросили туда на планерах и транспортных самолетах тысячи солдат и орудий. Куда ни сунься — всюду фрицы. Нам оставалось одно — партизанская тактика: вылазки, налеты, мелкие стычки. Бились все — механики, повара, санитары, канцеляристы… Выследят группу фрицев, засевших где-нибудь в оливковой роще, и дерутся оружием, которое достается от убитых, дерутся до последнего. Потом пришел приказ: нашим частям идти в Сфакию, на другой конец острова. Второй полк седьмой дивизии — вернее, то, что от него осталось, — удерживал перевал, пока проходили остальные войска. Некоторые достигли Сфакии в два дня, другие — только на третьи-четвертые сутки. Голодные, без пищи и воды, пробирались они по крутым горным тропам. Многие заблудились, многие погибли по дороге. Я остался, чтобы заминировать проход после отвода нашей батареи, и меня ранило осколком в левое плечо. Два артиллериста помогли мне выбраться оттуда. Мы долго прятались в горах, прежде чем нам удалось выйти к побережью. Продвигались главным образом ползком, да и то лишь ночью. В какой-то пещере наткнулись на своих, и они рассказали нам, что крейсеры уже вывезли с острова сотни солдат, однако немало их еще продолжает укрываться на побережье. Эти ребята видели второй полк в последнюю минуту, когда он производил посадку под огнем противника. На перевале полк отражал атаки неприятеля, пока у него не иссякли боеприпасы. Фрицы гнались за ним по пятам, но крейсеры все же успели забрать солдат на борт и скрыться из виду. Военный корреспондент, который беседовал со мной в Александрии, говорил, что борьба за перевал на Сфакию — одна из самых славных страниц в английской военной истории. Но те, кто был на Крите, могут только с проклятиями вспоминать этот остров… Отставших через неделю подобрал и вывез военный катер.
Пэт встала и пересела к Биллу. Она тихонько взяла его за руку.
— Я понятия не имела, что это было так ужасно, — прошептала она.
— Хуже, чем ты можешь вообразить, — сказал Билл резко. — И ужаснее всего — полная бессмысленность операции — столько жертв впустую.
Майор Дэккер никак не ожидал услышать подобное заявление из уст одного из тех несгибаемых, закаленных в боях воинов, которые, если верить газетам, возвращались после боевого крещения в Ливии или в Греции, на Крите или в Сирии исполненные воинственного пыла, сурового юмора и непоколебимой решимости задать перцу япошкам.
От мрачных слов фронтовика майору стало как-то не по себе. К тому же Пэт слишком уж явно принимала сторону Билла; она не спускала с него нежного взгляда, и беспокойство майора росло.
— Не думайте, что меня страшит мысль о предстоящих боях, — сказал Билл с кривой усмешкой. — Я полагаю, что мы справимся. Должны справиться! Но если бы вам довелось увидеть, как наши солдаты ползут к неприятельскому укрытию, потом вскакивают, с одним автоматом штурмуют орудие и падают как подкошенные, тогда бы вы поняли, что я сейчас чувствую. Нельзя допустить, чтобы все это геройство пошло прахом — эта беспримерная отвага и мужество сотен и тысяч людей, о которых уже успели забыть. Пора дать себе отчет в том, за что и против чего мы боремся в этой войне, и поменьше болтать о нашем умении улыбаться при плохой игре и о том, что мы, дескать, сравняем счет, словно это не война, а футбольный матч. Знаете, что говорят солдаты? Мы победим в этой проклятой войне вопреки нашему командованию. И мы победим!
— Я в этом не сомневаюсь, — примирительно отозвался майор Дэккер.
А Пэт запела:
Теперь, с помощью нашей авиации и артиллерии, с помощью техники и американской предприимчивости дела на фронте примут другой оборот.
— Динни знает забавную историю насчет «пр-редпр-риимчивости», — вспомнила Пэт. — Расскажите ему, Динни.
Динни не заставил себя долго упрашивать и тут же рассказал хорошо известный всем, кроме майора, анекдот. Майор громко смеялся, хотя, по-видимому, не мог не заметить, что анекдот этот отчасти задевает и его самого. Он поднялся, поправил ремень и потянулся за своей пилоткой.
— Не свободны ли вы на часок, сэр? — спросил он, обращаясь к Динни. — Может быть, вы не откажетесь показать мне Золотую Милю? Нашим молодым друзьям, без сомнения, есть о чем побеседовать друг с другом. А в четыре часа мы с Пэт должны уже отбыть в Джералдтон.
— Охотно, — отозвался Динни.
— Вы знаете, лейтенант, что ради вас я готов на все, — сказал американец с той небрежной галантностью, которая, как он хорошо знал, производила впечатление на Пэт. — Но все-таки нам нужно вернуться, прежде чем ваш командир, будь он неладен, начнет вас разыскивать.
— Я буду готова по первому вашему слову, сэр, — заверила его Пэт.
Майор Дэккер несколько принужденно отсалютовал Салли и с церемонной любезностью поблагодарил ее за гостеприимство. Потом уселся вместе с Динни в машину с эмблемой американских военно-воздушных сил, в которой он и Пэт прибыли с аэродрома.
— Тони славный, верно? — воскликнула Пэт, опускаясь на кушетку рядом с Биллом. — Ужасно мило с его стороны, что он привез меня сюда повидаться с тобой, — правда, любимый?
— Ужасно! — согласился Билл, и в его глазах блеснула лукавая усмешка, сразу напомнившая Пэт прежнего Билла, которого она напрасно пыталась узнать в этом угрюмом и каком-то равнодушном незнакомце.
— Что с тобой, милый? — спросила Пэт, беря обеими руками его руку и притягивая к себе. — Ты не рад, что видишь меня? Тебе не хочется со мной поговорить?
— Конечно, я рад тебя видеть, — сказал Билл. — И, конечно, я очень хочу с тобой поговорить. Но мне все кажется, что это уже не мы — не ты и не я, Пэт. Я уже не тот. Я знаю это. И ты не та. И ни к чему притворяться, будто все по-старому.
— Да, но…
— Сейчас я не гожусь для обычной мирной жизни, — устало и с тоской проговорил Билл. — Я как-то выпадаю из нее. Я ее ненавижу. Ненавижу все, что не служит одной-единственной цели — окончанию войны.
— Ты не любишь меня больше? — спросила Пэт.
— Не люблю? — с горькой усмешкой повторил Билл. — Во мне просто нет ничего, кроме нестерпимой жалости к тем людям, которых разорвало на части там, на фронте, на моих глазах. А здесь жизнь течет почти как прежде, и люди веселятся и наживаются на войне, и им, по правде говоря, решительно на все наплевать. Я же теперь способен лишь продолжать драться для того, чтобы эта кровавая бойня когда- нибудь кончилась.
