не быть войне. Я на 20 %, Ларион на 15. Я сказал: «Это если нас 100 человек, навели ружья на нас и сказали, что после залпа из нас упадут 15–20 человек. «Страшно стоять?» — «Страшно!» — ответили. А оно так! Кожевников — 90 % за войну. Трубецкой — 90, что не будет. Привыкли к войнам, знаем, что никто ничего не знает и не может знать. Если война, то ехать в Переславище не надо, конечно, буду складываться все-таки, потому что 80 % все-таки за то, что войны не будет. (Конечно, все от англичан, захотят — война, захотят — нажмут на Китай, и все успокоится.)
В понедельник решено отправиться с Петей.
II. Лебо, Саведж.
С. К. проснулась утром в юрте, у входа сидели два военных и разговаривали между собой. Она увидела именно то, что эти молодые люди были военные, а что они были большевики и разговаривали о политике, ей было мало интересно и даже совсем не приходило в голову: загорелые, сильные, молодые военные люди всего мира во все времена сидели у входа в юрту и вели разговор свой, как петухи, как
Жизнь зайца. (Рассказ Пети по лекции Мантейфеля.)
Зайчиха носит 52 дня. Первый помет бывает в апреле и часто погибает от мороза. Лучший помет в мае, 5 штук. Первый рожденный зайчонок вслед за выходом в свет сразу присасывается и, пока рождаются другие, наливается молоком, раздувается шаром. После того он отбегает шагов на двести и залегает на пять дней, не обращая внимания на мать. Как может зайчонок пролежать 5 суток без пищи? Объясняется большой питательностью молока, в коровьем молоке жиру 3 %, в заячьем 23 %. Через пять суток зайчонок поднимается, и тут обыкновенно находит его какая-нибудь зайчиха, своя мать может быть только случайно, всякая, желающая освободиться от напирающего молока зайчиха на короткое время насыщения становится ему матерью. После того он опять залегает дня два-три, чтобы начать затем самостоятельную жизнь. Любовь у зайцев бывает очень коротенькая. Когда рождается последний зайчонок, стоит уже в ожидании самец. Через 6 часов зайчиха снова беременная.
В Кончуре аршин-два ширины, в самых глубоких местах до колена, а обыкновенно по щиколотку. Раньше монахи устраивали плотину и весной запирали реку, вода разливалась, и на луг мало-помалу оседали сначала тяжелые, вынесенные из города предметы, консервные банки, разная утварь, дырявые ночные горшки, потом навоз и мельчайшие взвешенные частички различных удобрительных веществ. Когда вода отстаивалась и делалась совершенно прозрачной, ее спускали в большой Вифанский пруд, а удобренный луг с каждым днем после того богател сладкими злаками. Теперь плотина стоит оборванная, свободная весенняя вода все приносит в Вифанский пруд, и только самые тяжелые предметы оседают на лугу вблизи города: консервные банки, эмалированная дырявая кухонная посуда и тому подобное. Местами нанесен песок, местами луг заболотился, но все-таки до сих пор по берегам Кончуры вырастают богатейшие травы — пырей и другие сладкие злаки. Я вздумал снять эту речку шириною в аршин с берегом в траве выше человеческого роста, и у меня получилась на фотографии почти Миссисипи и большая пустынность без признаков человеческой жизни, хотя я сам, снимая фотографию, стоял посередине реки, запачкав только подметки штиблет, а из воды высился голубой эмалированный ночной горшок с дыркой в дне. Фотографический аппарат вообще стремится к прекрасному так сильно, что мне постоянно приходится сдерживать его пыл.
В политике я постоянно ошибаюсь, потому что строю свои суждения по материалам, доставляемым мне больше сердцем, и мой разум при этом осмеливается выступать лишь в согласии с чувством. Потому суждения мои в политике всегда обывательские и неверные. Так, я очень уверился, что события на К. В. Д. на этот раз кончатся войной. Мне представлялось, что революционное правительство еще способно рискнуть и начать войну, чтобы зажечь «мировой пожар». Я это думал, потому что в корне своем сам большевик, а в жизни уже давно этого нет: я судил по себе, не считаясь с тем, что революция давно пережита и «пятилетки»…
Картошка не цветет, хотя клубни и нарядные, но нам как-то совестно трогать до цвету кусты. А вот явился человек без предрассудков, надергал себе картофеля и ест! Неприятно глядеть на него: какой-то голый, нахальный человек, а между тем и обидно за себя: чего же я совестился, почему до цветов никогда не трогаю картофеля.
Липы цветут, и наша аллея в «Дворянском гнезде» встает с торжественными именинными столами под липами… На заборе чирикает молодой воробей, совсем как тогда, а сколько разных воробьев с тех пор пришло и ушло!
Иванову-Разумнику.
«Нечто», делающее писателя художником, должно быть совершенно расплавлено в таланте и никак не торчать. Без этого «нечто» и я тоже не считаю беллетриста художником. Но, разбираясь в себе, я нахожу рядом с этим «нечто» совершенно такое же и не расплавляемое. У меня является сомнение, что «нечто» есть мой домысел, моя претензия философская или же, напротив, оно есть высшее художество, недоступное толпе. Вы можете себе представить, что для самоутверждения в таком состоянии не будет места. Но что если мое произведение, содержащее «нечто», расхвалит публика. Пусть она поймет в своем легком плане и пока не оценит моего «нечто», но я-то лично буду уверен, что мое произведение художественное, что лучи моего искусства пробились до самого последнего матового стекла уборной и даже там видны…
Наша республика похожа на фотографическую темную комнату, в которую не пропускают ни одного луча со стороны, а внутри все освещено красным фонариком.
